Руки прочь, профессор

Сухарик-Сухов, мстительная крыска, который ради похвалы Кострова мать продаст, решает нанести справедливость и пихает меня в плечо. Да так, чтобы у меня с него слетела сумка и…

Ох блин, скоросшиватель! Не простой, а золотой – с лекциями! Умудрился не только раскрыться от удара, но и разомкнуть скобы.

Собирать лекции по листочку со ступенек…

Госпожа Фортуна, куда вы меня сегодня еще не пинали?

Ответ приходит довольно быстро. Когда за плечом покашливает никуда не ушедший Ройх.

Поддых, конечно, меня сегодня не пинали, разве что поддых.

До этого момента!

Удивительно оказывается, как тяжело просто встать и повернуться.

Глаза не поднимаю, разбираю испорченные при падении и чудом выжившие листы.

– Возьми.

В поле моего зрения появляется рука Ройха с зажатыми в ней тетрадными листами. Он собрал все то, что улетело в противоположную от меня сторону.

Забираю листы молча. Если он рассчитывает на благодарность…

Нет, он рассчитывает поймать меня за руку и стиснуть её требовательно.

– Посмотри на меня, девочка.

– Уже не девочка, вашими стараниями, – огрызаюсь я, а он – совершает казавшееся невозможным, сжимает мою руку еще настойчивее.

– Ну же. Я тебя прошу.

– Надо же. Просите, – кривлю губы, но сил сопротивляться уже нет. Встречаю его взгляд. Прямой, горький, усталый.

– Плохо выглядите, профессор, – делаю новый выпад, не дожидаясь его подачи, – а я думала, сегодня выспитесь. Или соседка снизу уже простила вас и скрасила прошедшую ночку?

Ох-х…

Он дергает меня к себе и стискивает в руках с совершенно отчаянным раздражением.

– Котенок, прекрати, – хриплый недовольный голос бежит по моей спине волной горячих мурашек, – я гребаную ночь без сна. Просто прекрати маяться дурью. Мы еще даже ничего не начали.

Кажется, в мой котел в аду ссыпали тысячу голодных бесов. И каждый норовит подпрыгнуть и впиться в мою плоть злыми острыми зубами.

От его близости… Голова кружится. Ноги подкашиваются. И моя душа бьется в агонии.

– Ты себя слышишь, Юл? – выдыхаю шепотом, хотя вчера клялась, что больше никогда не позволю себе никаких «ты» и «коротких обращений», – прекратить маяться дурью мне? И что мы можем начать в таких условиях?

– Что угодно, только без спешки, – кажется, ему плевать, что он стоит на самых верхних ступеньках университета и прижимает меня к себе. И что проходящие мимо студенты на него оборачиваются. И не только они.

– Ты так ничего и не понял, – покачиваю головой и опускаю ладони на черный фетр его пальто. Не чтобы прикоснуться – чтобы надавить. Оттолкнуть.

Ага, Катя, лучше иди со стеной потолкайся. Больше проку будет!

– Чего именно я не понял, по-твоему? – тихо повторяет Ройх, глядя на меня в упор.

И…

Тщетны мои надежды.

Но как заставить себя это озвучивать?

– Мы опаздываем на одну и ту же лекцию. Твою.

– Что именно я не понял?!

Повышает тон. Не желает отступать от темы.

Ну… Раз так…

– Ты думаешь дело в том, что у меня в голове каша, – говорю и смотрю угодно, но не ему в лицо, – ты думаешь, что вся ответственность – только на тебе. И принимаешь решения один. Даже те, которые напрямую касаются меня. В которых я имею право голоса.

– Холера… – Ройх вздыхает, – ну какое право голоса? Можно подумать, было что обсуждать. Мы с тобой сейчас не в той стадии, чтобы даже задумываться о чем-то подобном. Ты неопытная, юная, у тебя учеба. Я просто сэкономил нам обоим время и нервы. Да, препарат выбрал неудачный. Жаль, что воскресенье прошло так бестолково.

– Бестолково? – повторяю, и все-таки справляюсь и выбираюсь из его хватки на волю. – Ну да. Бестолоково. Я всего лишь весь день пыталась выблевать душу и была совершенно не пригодна для секса. Да. Согласна. Бестолковое воскресенье, бестолковая я. Безотказная соседка снизу – она лучше, Юлий Владимирович.

– Катя…

– Иванова – звучит гораздо лучше, – перебиваю отчаянно, – и называйте меня так, Юлий Владимирович. Сближаться с вами было плохой идеей. Мы слишком на многие вещи смотрим по-разному.

Он снова тянется ко мне – я отпрыгиваю. Не хочу снова испытывать эту агонию, не хочу слышать шепот тысячи демонов, искушающих не рубить с плеча, дать шанс…

Но чему дать шанс? Он не воспринимает меня всерьез, он не видит во мне взрослого человека. А я… Я уже год плачу по счетам за мать, лежащую в коме. Я сама лично подписывала соглашение на её операцию, которая могла закончиться летальным исходом. Уж всяко я могу здраво оценить, насколько я сейчас готова к беременности и к последующему материнству.

Он мог бы это увидеть.

Но он видит… только стриптизершу. Девочку с пилона, с которой приятно покувыркаться.

А я не готова оставаться для него только ею.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я готов принять этот твой посыл?

Голос Ройха догоняет меня у самого входа, когда я берусь за ручку двери.

Останавливаюсь, оборачиваюсь. Хочется спросить: «А какой посыл вы услышите, Юлий Владимирович?». Но я не буду. Буду узнавать на практике. Мне не привыкать его посылать.

Вместо этого я спрашиваю совершенно другое.

– Ректор уже звонил? По поводу Анькиной записи.