Руки прочь, профессор

Ройх оказывается не готовым к этому вопросу – на минуту подвисает, потом – смаргивает недоумение, выуживает телефон из кармана.

– Нет. Возможно – он не разобрал еще всю почту. До обеда эта тема должна выплыть.

До обеда. Это хорошо.

Я еще успею сделать отчаянную попытку исправить допущенную в прошлом году оплошность.

Ройх идет по моим пятам молча, по всей видимости, решив дать мне паузу. А может – просто решил, что достаточно уже спалился со мной у универа, в стенах альма-матер – можно и честь знать.

Окликает меня, только когда я прохожу мимо аудитории, в которой он обычно проводит лекции.

Я не оборачиваюсь. Не останавливаюсь. Не из принципов – так просто проще идти вперед. Потому что с каждым шагом до меня доходит все сильнее – если я сделаю то, что сделаю – имею большие шансы уже сегодня получить приказ об отчислении.

Но не сделать… Нет, не могу. Я не такая гадина.

– Егор Васильевич на месте? – в приемной проректора скрещиваю за спиной пальцы на обеих руках крестиками. Только бы был на месте. Второй раз я не хочу проходить через эти «коридоры обреченности».

– Разговаривает, – секретарша бросает взгляд на телефон с ярким светящимся диодиком. Я не успеваю обрадоваться, что есть время собраться с мыслями – лампочками гаснет.

– Можешь зайти, – кивает секретарь и утыкается в клавиатуру, по которой отчаянно барабанила.

Ну… С богом!

Проректор, когда я вхожу – уже успевает начать новый звонок, только на этот раз по мобильному. При виде меня поднимает брови.

– Я перезвоню позже, солнышко, – спокойно произносит и сбрасывает вызов. А я – переплетаю влажные пальцы за спиной. Такой пристальный взгляд от второго лица в универе…

– Екатерина Иванова, верно? – Васнецов неторопливо опускает телефон на стол, выпрямляясь в кресле. Судя по сузившимся глазам – этот вопрос риторический. Конечно, после того чертового зачета, диктофончик с записью Ройховских откровенных разговоров я принесла именно ему. Он меня прекрасно помнит. Но я все-таки киваю, отчаянно преодолевая сухость во рту.

– Вы что-то хотите мне сказать? – Егор Васильевич выжидающе смотрит. Интересно, тогда, в деканской стройфакультета – что он думал? Когда говорил, что его двери открыты для всех. Ведь точно что-то думал. И говорил не только Ройху, но в основном и… мне. Знал ли, что под столом именно я.

– Полагаю, вы хотите подать новую претензию на поведение Юлия Владимировича, Екатерина? – медленно и с отчетливой обреченностью подсказывает мне Васнецов.

Да. Знал. Был уверен. По всей видимости, не так мы с Ройхом хорошо шифровались, как хотелось бы считать.

– Нет, – я наконец нахожу силы заговорить, – я хочу отозвать свое предыдущее обвинение в домогательствах.

Васнецов смотрит на меня с удивительной смесью удивления и недоверчивого облегчения.

– Вы сейчас серьезно, Екатерина?

– Да, – киваю, пожалуй даже слишком резко, – и я готова ответить перед ученым советом университета с официальным заявлением. Я сама спровоцировала Юлия Владимировича. Не он меня домогался.

Интересно, мне перед отчислением хоть право на последнее желание дадут?

29. Исправляя старые грехи

Если бы я знала, в какой улей тыкаю палкой…

Быть может, я бы усомнилась в том, стоит ли это делать. Ну, минут на пять. Потом бы все равно пошла. Потому что вопрос чистоты совести еще никто не отменял.

– Держитесь, Катя, – советует мне Васнецов, опуская на место телефонную трубку, – вам сейчас будет, ой, как непросто. Уверены, что готовы?

– Нет, – пожимаю плечами, запихивая под бедра мерзнущие ладони, – но я не собираюсь включать заднюю, если вы об этом.

Проректор смотрит на меня с сомнением.

И я его понимаю, на самом деле.

Я была так уверена тогда. С таким апломбом обвиняла. А теперь – хочу сжаться в комок и не говорить ни слова. Разумеется, так просто обойтись не может.

Для начала учебная часть собирает комиссию по этике, чтобы выслушать мое заявление. Пять свободных преподавателей – трое мужчин, две женщины – собираются в кабинете проректора в течение пятнадцати минут.

– Господи, опять Иванова… Опять из-за Ройха… – слышу перешептывание программистки и француженки.

Да, я на кафедре «звездный персонаж». А уж мои скандалы с Ройхом, пересдачи, оспаривания оценок ради стипендии… Легендарная личность. Легендарно торчу у профессорского состава поперек горла.

– И что у нас на этот раз? – интересуется профессор по архитектурному проектирования. Он был частенько третьим углом в наших стычках с Ройхом и регулярно выступал в качестве члена комиссии, принимающей у меня экзамены. Кажется, именно поэтому он единственный в кабинете, кроме самого проректора, кто смотрит на меня без осуждения.

– Повторите, пожалуйста, для членов комиссии ваше желание, Катя, – Егор Васильевич просит меня невозмутимо, даже нейтрально.

Я повторяю. На этот раз – не поднимая глаз, и до крови расцарапывая собственные пальцы.

Сначала – озвученные мной слова встречают тишиной. Враждебной, недовольной, и даже нейтральность нашего проектанта тает на глазах.