Рукой подать

— Buongiorno, — поприветствовал его Тео, и тот проводил их за, кажется, единственный свободный столик в огромном пространстве с высокими потолками, и окнами, выходящими на подсвеченную кирпичную кладку старинной стены.

Деревянная мебель, накрытая белоснежными скатертями, и приглушённый свет в помещении создавали нетипичную для римского ресторана атмосферу, но именно это когда-то это и стало причиной интереса Тео к данному заведению. Это и восторженный отзыв Федерико, который как-то привёл сюда свою семью на воскресный ужин.

Их посадили неподалёку от одного из окон. Олив с любопытством оглядела зал и взяла с края стола меню.

— Ой, — спохватилась она, когда с её плеча немного съехал пиджак Тео, — Я забыла тебе его вернуть.

Её зелёные глаза округлились, выражая ужас внезапного осознания.

— Ну, мы ведь и не прощаемся, — Тео открыл меню и, взглянув на Олив исподлобья, добавил, — И я думаю, это к лучшему. На улице страшное пекло, а с открытыми плечами увеличивается вероятность получить тепловой удар.

— Тогда-а ладно, — Олив поправила съехавшее плечико и принялась изучать меню, — Что посоветуешь здесь попробовать? Из традиционно римского?

Тео пробежал глазами по строчкам меню.

— Артишоки алла романо. Это нечто. И-и, может, ризотто ди скампи? С креветками.

— Звучит отлично, — Олив закусила нижнюю губу и продолжила изучать меню, видимо, в надежде найти предложенные Тео позиции.

— Здесь очень вкусное домашнее вино, — добавил он, листая страницы, которые и без того неплохо знал.

— Посоветуешь? — не отрывая внимательного взгляда от меню, она нахмурилась.

— Я закажу, не переживай, — Тео отложил меню на край стола, — Десерт? — спросил, не скрывая улыбки.

Его почему-то очень позабавило то, как Олив теряется в незнакомых названиях блюд. Она, кажется, это заметила.

— Я думаю, я возьму тирамису, — с вызовом произнесла она, закрывая меню.

Тео одобрительно покивал и кончиком указательного пальца покрутил у щетинистой скулы.

— И-и что это значит? — с недоумением спросила Олив.

— Этот жест обозначает, что ты выбрала очень вкусное блюдо. Если захочешь порадовать повара, fare la scarpetta или сделай так же, — Тео повторил жест.

— Когда-нибудь ты приедешь в Глазго, и я буду точно также умничать, — хохотнула Олив.

— В Шотландии тоже развит язык жестов? — не без смеха поинтересовался Тео.

— Нет, самый популярный жест там один и он общемировой, — Олив многозначительно посмотрела на Тео, — А вот гэльский акцент понять дано далеко не всем.

— Что же, я рад, что на этом пути у меня уже есть проводник, — Тео заметил приближающегося к ним официанта, — Артишок, ризотто ди скампи и тирамису, верно?

— Ага, — Олив приосанилась и сложила руки перед собой.

Спустя целую серию гастрономических удовольствий, они заказали десерт и кофе.

— Что ты хотела спросить в Сикстинской капелле? — Тео отставил в сторону опустевший бокал.

— Да-а, была пара деталей, которые я не совсем поняла, — Олив задумчиво постучала кончиками пальцев по губам, — Например, почему Микеланджело изобразил Иисуса таким культуристом? Это же совсем не похоже на то, как мы привыкли его видеть в многовековой церковной традиции.

Тео поджал губы, подбирая в уме слова, чтобы сжато разъяснить довольно сложный момент.

— Микеланджело работал в эпоху пламенеющего итальянского Ренессанса. В нём воспевался человек, его тело и сила духа. Микеланджело очень верил в эти идеи и для более детального изображения тел изучал анатомию, работая с мертвецами. Лицо Иисуса он писал со своего любимого ученика, а вот тело, такое могучее и широкое написал скорее как символ невероятной силы, которую несёт в себе сын Господа.

— Так буквально? — Олив поджала губы.

— Увы, — Тео беззаботно дернул плечом, — Второй вопрос?

— Какой твой любимый сюжет на потолке и почему?

— У меня нет любимого, они все по-своему интересны, — Тео как раз подали эспрессо и он, одарив Давида очередным grazie, дождался пока тот уйдёт и спустя недолгую паузу продолжил, — но наиболее значимым мне кажется Рождение Адама. Вдумайся только, до Микеланджело никому и в голову не приходило изображать Бога в образе седого старца. А сейчас это первый образ, который приходит в голову миллионам людей, если попросить их подумать над тем, как мог бы выглядеть создатель. Разве это не удивительно?

— Серьёзно? Он первый так его изобразил? — Олив округлила глаза и поражённо открыла и закрыла рот, словно рыба, выброшенная на берег.

— Представь себе. И образ ада Данте оттуда же. Страшный суд послужил очень щедрым источником вдохновения для многих творцов того времени. Сам он, конечно, основан на Библии, но все-таки священное писание не подразумевало столь детальных и живых образов, а Микеланджело его предложил.

— В голове не укладывается, — Олив отрицательно помотала головой, и, уложив подбородок на сомкнутые пальцы, немного исподлобья вгляделась в лицо Тео, — Хорошо, тогда последний момент, который я не поняла. Почему тот критик Микеланджело, которого он изобразил демоном с ослиными ушами, обвит змеёй? Это так автор выразил свою крайнюю степень ненависти?