Рукопашная с купидоном

В квартире Сони царил сумасшедший беспорядок, Лайма даже оторопела. За те три дня, что нянька оставалась здесь с ребенком одна, она успела насвинячить по полной программе. Лайма не знала, за что хвататься. Водруженный в кроватку, Петя хотел «на ручки» и орал при этом, как маленький ишак. Взгромоздившись «на ручки», он возился, пускал слюни, хватал Лайму за нос, лез ей пальцами в рот и мочил подгузники. Разговаривать по телефону не представлялось возможным.

Она все-таки исхитрилась набрать номер Любы Жуковой и прокричала в трубку:

— Люба, приезжай немедленно к Кисличенко. И привези кого-нибудь, кто сможет до завтра посидеть с ребенком. Или хотя бы до вечера.

— А где Соня? — немедленно спросила та.

— Соня три дня как не ночует дома. Скорее, Люба, я просто в отчаянии.

Она с трудом попала трубкой на рычаг и с Петей на руках принялась бродить по квартире — туда и обратно. Ходить просто так было глупо, да и страшные мысли сами собой лезли в голову. Чтобы не терять времени даром, Лайма решила по мере возможности обследовать помещение. Вдруг найдется какая-то записка или клочок бумаги с криво нацарапанным телефонным номером, или еще что-нибудь полезное? Что-нибудь, что поможет отыскать Соню или хотя бы подскажет, куда она отправилась три дня назад.

Записка нашлась сразу. Она лежала на журнальном столике, придавленная будильником. Впрочем, как выяснилось тут же, ее написала не Соня, а нерадивая нянька. «Софья Аркадьевна ушли в пятницу в восемнадцать часов. Оделись в синюю юбку и такой же жакет. Накрасились и уложили волосы. Сказали, что Петин папаша не знает, что он — папаша. Они решили ему сказать, чтобы он помог растить мальчика». Нянька говорила о Софье во множественном числе, что, вероятно, должно было продемонстрировать степень ее уважения к хозяйке.

Итак, в пятницу, в шесть часов вечера, Соня ушла из дому. А в половине седьмого Лайма засекла ее на троллейбусной остановке возле метро. Неужели она последняя видела ее целой и невредимой? Вернее, они с Болотовым вместе.

В пятницу после работы Алексей заехал в Центр культуры и предложил поужинать в каком-нибудь ресторанчике. Они сели в его машину и тронулись в путь. Движение было жуткое, автомобили еле плелись по шоссе, тычась друг в друга носами, поэтому-то Лайма и сумела разглядеть Соню на тротуаре.

— Ой, Кисличенко! — воскликнула она. — Алексей, давай ее подвезем. Смотри, какая толпа на остановке.

— Если только она не собирается на тот конец света, — проворчал Болотов, сворачивая в сторону и подавая короткий сигнал.

Он не любил попутчиков и никогда никого не подвозил, если не вынуждали обстоятельства. Лайма это отлично знала, но проигнорировать подругу просто не могла, Соня подбежала к машине и наклонилась к окошку.

— Ребята! воскликнула она. — Привет, привет! Вы куда?

— А ты куда? — задала контрвопрос Лайма. Соня выглядела нарядной и даже губы накрасила яркой помадой, чего обычно никогда не делала. И еще надела туфли на высоких каблуках. — Если не очень далеко, мы тебя подбросим.

— Класс, — сказала Соня и забралась на заднее сиденье. — Мне близко. Но только в другую сторону. Ладно, ладно, Леш, не дергайся. Я минутку с вами поболтаю и вылезу.

— Я и не дергаюсь, — пожал тот плечами. — Сонь, как скажешь, так и сделаем.

С подругами Лаймы он был терпелив, как добрый учитель с непонятливыми учениками. Лайме хотелось, чтобы он проникся к ним настоящей симпатией, но Болотов всегда был очень сдержан в проявлении чувств. Даже свою сестру он, казалось, навещает раз в месяц только потому, что так заведено между родственниками.

— Если тебе в другую сторону, чего же ты тогда тут стоишь? — засмеялась Лайма.

— Жду одного человека, — призналась Соня, поправляя прическу двумя руками.

От нее разило лаком для волос. Вероятно, она во что бы то ни стало решила донести себя до цели красивой.

— О-о! — буркнул Болотов. — Кажется, тут пахнет мужчиной.

— С чего ты взял? — зарделась она. — Ничего подобного.

— Сонь, это не тот стоматолог, который приглашал тебя в театр? Ты с ним встречаешься?

— Ну что ты! Я — натура романтичная, а отношения со стоматологом изначально лишены романтики — никогда не знаешь, о чем он будет думать во время поцелуя.

— Ладно, вы тут поболтайте, а я пока стекла протру, — Болотов стеснялся женских разговоров, как мальчик родительских нежностей. Его героические щеки порозовели, он добыл из-под сиденья тряпку, выбрался наружу и теперь сердито возил ею вокруг «дворников».

— Так кто он? — с улыбкой спросила Лайма. — Я его знаю? Скажи, Соня, я просто умираю от любопытства!

— Да, ерунда на самом деле. — Соня махнула рукой. Ее зеленые глаза затуманились заботой. — Я со своим школьным другом должна пересечься, отдать ему альбом со старыми фотографиями. Ему нужно для автобиографии. А потом поеду к Сережке, про Петю говорить.

— К Возницыну? — ахнула Лайма. — Так ты решилась?!

— Я его тут видела с одной, — зло ответила Соня. — Напомаженной. И подумала: а почему, собственно, я ему вольную подписала?

— Ты для него так надушилась? От тебя пахнет, как от парфюмерной лавки, честное слово.