Рукопись Бэрсара

– Олгон, – сказал он серьёзно. – Олгон, который сделал меня таким, какой я есть. Мои товарищи, которых он убил и убьёт. Все человечество, для которого нет спасения в нашем будущем. Послушайте, вы же смелый человек – чего вы испугались? Красивых слов? Не будет. Работа будет – грязная и кровавая. И смерть – довольно скоро. А история о нас не вспомнит – и правильно! Или, может, самолюбие – в упряжку не хочется? Плюньте. Сами о своём самолюбии забудете. Обо всем забудьте, кроме дела. Ну?

– Есть и третье. Вы понимаете, что вам меня не скрутить? Это предупреждение, а не похвальба. Делу я могу служить – вам не стану. Смотрите сами, это может нам дорого стоить.

– Ничего, – сказал он с улыбкой. – Служите делу, а остальное… черт с вами, выдержу!

И я с тревогой и облегчением протянул руку навстречу его руке.

2. КВАЙРСКАЯ ЗИМА

Я захлопнул книгу и потёр глаза. Обещал себе не читать при лучине, но после свидания с Угаларом меня опять потянуло к Дэнсу. Который раз попадаюсь в эту ловушку: стоит абстрактному имени стать лицом – и подлость, что именуют историей, становится невыносимой. Оч-чень тошно говорить о будущем с человеком и знать, когда он умрёт, и – главное – как. И остаётся одно: перетащить Угалара к нам. Конечно, есть люди умнее, но именно он – единственный из всех квайрских полководцев – пять лет в одиночку сражался против кеватцев и был так ужасно казнён в Кайале. Будет казнён через одиннадцать лет.

Эргис вскинул голову, прислушиваясь к чему-то. Он сидел на нарах напротив меня и чинил меховой сатар.

– Что? – спросил я лениво.

– Кричат, что ли?

Я тоже прислушался, но услышал лишь вопли вьюги.

– Погляжу, – со вздохом сказал Эргис, накинул на плечи сатар и вышел.

Выла и колотилась о стены метель, метались тени, щёлкали в печке секунды… А потом коротко рявкнула дверь, вкатилось белое облако пара, а за ним высокая белая тень.

– Огил?

Он не ответил; откинул капюшон и весь потянулся к огню.

– Ты что, один?

– Ага, – он зябко передёрнул плечами. – Дибар говорил… а я понадеялся… что с утра ясно. Хорошо, конь дорогу знает.

Вернулся Эргис и тоже стал у печки. Иней на его бровях свернулся в капли, и в каждой горел оранжевый отблеск огня.

– Тебе из Каса привет, – сказал ему Баруф. – Аслар вернулся. Говорит, все твои здоровы.

– Спасибо! Бедуют, небось?

– Как все. Аслар им подкинул деньжонок, только у самого негусто было.

– А зиме только середина.

– Середина, а в деревнях уже голодают, – мрачно сказал Баруф. – Хлеба нет и охотников война подобрала.

Кстати, наших опять разбили под Гардром. Спасибо, морозы выручили, Тубар не стал добивать.

– Морозы! – бросил Эргис с усмешкой. – Это у Тубара, небось, хитрость! Я-то знаю, три года с ним ходил! Ну, давай к столу!

Баруф нехотя сел к столу, взял ложку в кулак, чтобы не дрожала. Съел пару ложек – и отложил.

– Что не ешь?

– Неохота. – Посидел, устало сутулясь, и сказал, словно между прочим:

– Тубар согласен встретиться с моим человеком.

Я подавился. Откашлялся и кинулся на него:

– Тебе что, приспичило от меня избавиться? Вчера Угалар… такого страху натерпелся, что вспомнить стыдно… а толку?

– Как посмотреть. Если он тебя не вздёрнул на первом же суку…

– За этим ты меня и посылал?

– Не совсем, – ответил Баруф спокойно.

– Вот и ступай к Тубару сам!

– Брось, Учитель, – вступился Эргис. – Ты черта переговоришь, а деда и подавно!

– Вот я с чёртом и потолкую!

– Ладно, – сказал Баруф, сдвинул котелок в сторону и выложив на стол самодельную карту.

– Тут обстановка на вчерашний день. Запоминай.

К утру вьюга перебесилась. В хрустком безмолвии встал ледяной рассвет, сгущая в иней дыхание, обжигая глаза. Почти по брюхо в снегу брели наши кони, тащились, пропахивая извилистые канавы, и шерсть моего вороного Блира поседела от замёрзшего снега.

Баруф молчал, угрюмо сутулясь в седле. Я знал, что он не хочет меня посылать, и если посылает, то просто нельзя иначе. Я знал, что он за меня боится, а я своё отбоялся ночью.

Кони выбрались за старую лесную дорогу и пошли немного живей. Баруф остановился. Мы уходили, а он стоял и глядел нам вслед, и это было довольно забавно. Картина, достойная кисти Аргата: так провожают героев.

Слишком прозрачно и звонко было морозное утро, слишком бел и наряден придавленный снегом лес, чтобы хотелось думать о смерти. Смерть – это когда над тобою дождь и ненастье, когда на душе камнем лежит тоска, а сейчас все светло и просторно, как этот белый лес, как этот белый прозрачный день. Может быть в этом есть немного игры – но очень немного. Просто пора сменить раздумье на дело, просто хочется жить, просто поскрипывает заледеневшая кожа седла и позвякивает сосульки в конском хвосте, а Эргис молчит, и можно подумать о том, о чём не надо бы, но очень хочется думать.