— Я могу проверить правильность моей гипотезы. — Элисон встала с дивана, подошла к Питеру и положила руки ему на плечи. Потом она нежно погладила его по щеке, коснулась его глаз и губ: — Я не писатель, я рисую картины, и они заменяют мне слова. Но сейчас я не могу изобразить то, о чем думаю, то, что чувствую, поэтому прошу вас быть ко мне снисходительным. Согласны? — Она прижалась к нему, все еще касаясь пальцами его губ, а затем убрала их и горячо его поцеловала.
Он почувствовал, как напряглось ее тело, когда она теснее прижалась к нему. Ее нежность Питер объяснял нервным переутомлением и внезапно нахлынувшим чувством одиночества. Она отчаянно хотела любви, ведь у нее отобрали именно любовь. И что-то должно было заменить ей любовь, хотя бы ненадолго, хотя бы на мгновение.
Он понимал ее, а потому не колеблясь откликнулся на этот неожиданный зов любви. И потом, его, как и Элисон, измучили моральные переживания, сознание собственной вины и одиночество. Только теперь он постиг, насколько был одинок в эти последние месяцы.
— Я не хочу идти наверх, — прошептала она, прерывисто дыша.
— Мы и не пойдем, — ответил он мягко и стал расстегивать ей блузку.
Она слегка отстранилась от него и, вскинув правую руку, одним движением сорвала с себя блузку. Другой рукой она расстегнула ему рубашку…
Такого наслаждения он не испытывал давно. Со времен Кэти…
Элисон заснула так крепко, что Питер решил: глупо даже пытаться отнести ее в спальню. Поэтому он притащил одеяла и подушки в гостиную. Огонь в камине угасал. Питер приподнял голову Элисон и подложил ей самую мягкую подушку, потом накрыл ее одеялом — она не пошевелилась.
Он расстелил два одеяла на полу перед камином, рядом с диваном, и лег. За последние несколько часов он многое понял, но только сейчас осознал, насколько устал. Через мгновение он уже спал.
Проснулся он внезапно и вначале никак не мог сообразить, где же находится. Разбудил его стук упавшего в камине обгоревшего полена. Из небольших окон струился свет. Было раннее утро. Питер посмотрел на диван: Элисон спала, по-прежнему глубоко дыша. Взглянув на часы, он увидел, что уже без двадцати шесть. Он проспал почти семь часов.
Питер поднялся, натянул брюки и направился в кухню. Пакеты с покупками так и лежали нераскрытыми, и он занялся ими. Осмотрев старомодные буфеты, Питер нашел старинную кофеварку, которая полностью соответствовала интерьеру кухни. Кофеварке было, по-видимому, лет сорок. Он разыскал кофе, потом долго и мучительно вспоминал, как следует обращаться со столь древним агрегатом, и, уяснив наконец, что нужно делать, поставил кофеварку на небольшой огонь.
Он вернулся в гостиную и, потихоньку одевшись, направился в прихожую. Потом вышел на улицу: не мешало бы убрать чемоданы и портфель, оставленные в машине.
Было холодно и сыро. Зима все еще раздумывала, засыпать ли штат Мэриленд снегом или ограничиться гололедом. Поэтому-то такой пронизывающей и была сырость.
Ченселор открыл дверцу машины, потянулся было на заднее сиденье за багажом и вдруг замер в удивлении. Он не сумел сдержать крика, вырвавшегося из его горла. Зрелище было потрясающим, поистине фантастическим.
То, что открылось его взору, объясняло происхождение и надписи на стенах кабинета Макэндрю, и пятен крови на пеньюаре. На своем чемодане, который лежал на заднем сиденье, Питер увидел отрезанные конечности какого-то животного. Уродливые сухожилия торчали из окровавленной шерсти. На чемодане кто-то, обмакнув палец в крови, написал: «Часон».
Потрясение у Питера сменилось страхом и отвращением. Он попятился назад, бросив быстрый взгляд на густой кустарник и дорогу за ним. Потом осторожно обошел вокруг машины, нагнулся и поднял камень, не отдавая себе отчета в том, зачем это делает, но все же, как ни странно, чувствуя себя несколько спокойнее с этим примитивным орудием защиты.
И вот колыхнулась одна ветка, треснула другая. Там или там? Послышались шаги. Кто-то побежал. Побежал по гравию.
Питер не знал, отчего вдруг у него пропал страх. То ли из-за этих звуков, то ли потому, что шаги удалялись. Он стремглав бросился вдогонку. Звук неожиданно изменился: теперь кто-то бежал уже не по гравию, а по твердой поверхности — по дороге.
Питер продирался сквозь кусты, ветки хлестали его по лицу, корни деревьев затрудняли движение. Он выбрался на дорогу. Ярдах в пятидесяти в сером свете утра он едва разглядел фигуру человека, бежавшего к машине. Вонь выхлопных газов отравила свежий утренний воздух. Кто-то изнутри распахнул правую дверцу, бежавший на ходу вскочил в машину, и она быстро исчезла.
Ченселор стоял на дороге, по лбу у него струился пот. Он выпустил из рук камень, вытер лицо. Ему вспомнились гневные слова собеседницы, сказанные ею при мерцающем свете свечей в вашингтонском отеле «Хей-Адамс». Вот он, ужас, насаждаемый какой-то злобной силой! Именно этому он был теперь свидетелем. Кто-то хотел запугать Элисон Макэндрю и таким образом свести ее с ума. Но зачем? Ее отец мертв. Зачем нужно запугивать дочь?