Рукопись из Тибета

Кайман прошел к почетному месту у костра, где уселся на длинный обрубок ствола, покрытый шкурой ягуара, мне на плечи молодые индианки водрузили венок из цветущих орхидей, а два пожилых охотника под доброжелательные возгласы соплеменников усадили рядом с вождем.

После этого вождь сделав значительное лицо, поднялся с «трона» (наступила тишина) и торжественным голосом объявил о начале пира.

– Я-а-ай-я! – огласился берег радостным криком, и веселье началось.

Жарившие мясо охотники оделяли им участников, а женщины разносили напитки. Когда же первый голод был утолен, несколько молодых парней забили в принесенные с собой барабаны, образовался круг и начались танцы. С каждым часом градус веселья повышался, танцы сменялись песнями с бодрым речитативом и наоборот.

– Хорошо сидим, – смакуя очередную чашу с пьянящим напитком, сказал я Кайману.

– Хорошо, – с довольным видом мотнул он головой. – Слышь, а давай споем нашу?

– Давай, – икнул я, после чего мы не сговариваясь, затянули:

По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По До-ону, гуляет казак молодой!

При первых словах (орали мы будь здоров), индейцы прекратили очередной танец и стали с интересом внимать, а несколько собак – подтягивать. В унисон и удивительно мелодично.

А дева там плачет, а дева там плачет!
А дева там плачет над быстрой рекой!..

Воодушевило нас сопровождение, и песня полетела над бескрайними просторами Ориноко. Такой со времен Колумба река точно никогда не слышала…

Проснулся я от щебета птиц за стеной, в гамаке с юной индианкой. Та сразу же выскользнула из него и исчезла, а я принялся вспоминать, чем закончилось веселье. Не получилось.

Голова была ясной, в теле приятная истома, я вылез из скрипнувшей сетки и прошлепал пятками на террасу. Там в ярких красках утра сидел, скрестив ноги по-татарски, Кайман, пил из плошки душистый кофе и затягивался сигарой.

– Бонжур, месье, – хитро улыбаясь, сказал он. – Как почивали?

– Ничего, – смутился я. – А что со мной была за девица?

– Это сестра Тайяны, – ответил вождь. – Ты ей понравился, и она ответила взаимностью. Кофе хочешь?

– Откуда он здесь? – потянул я ноздрями дразнящий запах.

– В этих чудных местах есть все, – прихлебнул из плошки Кайман. – Сложнее сказать, чего нету.

Потом я сходил к реке, где совершил утренний моцион, а когда вернулся, жены вождя накормили нас завтраком. Он состоял из жареного угря, бататов и кофе. Когда женщины, убрав «со стола» отправились в лес за дичью, хозяин угостил меня сигарой, оказавшейся весьма недурной, и поинтересовался дальнейшими планами.

– Хочу добраться до Каракаса, а оттуда в Бутан, – ответил я. – Сделать свою работу.

– В настоящее время это нереально, – подумав, сказал Кайман. – Туда от нашей деревни больше четырех сотен километров, а сейчас сезон дождей и подниматься вверх по реке опасно. Нужно ждать осени. А тогда мы сможем доставить тебя до Матурина. Это такой город на половине пути. Оттуда на Каракас летают самолеты. Да и чего тебе спешить? – дружески толкнул меня в бок. – Поживи на природе, отдохни. А работа не Алитет. В горы не уйдет, – он скорчил уморительную рожу.

Так я остался до времени у индейцев пираха.

Они занимались охотой, рыбалкой и сбором лесных даров, а еще выращивали тыквы, маис и некоторые другие овощи на разбитых за деревней огородах. Дни полетели своей чередой, принося массу ярких впечатлений. Я, шутя, освоил язык индейцев и даже стал задумываться, а не остаться ли здесь навсегда. В этом земном Эдеме. Время в сельве текло по своим особым законам, размеренно и неторопливо, мелочная суета отсутствовала, каждый день был наполнен новым и необычным. Но, как и должно быть у каждого человека, уже отравленного цивилизацией, не хватало ее прогресса и сопутствующим ему амбиций… Вскоре они проявились.

Как-то после одной охоты мы возвращались с Кайманом и его бессменными спутниками Кокои с Орахой, добыв только небольшого тапира. При этом вождь заявил, что неплохо бы навестить одну из торговых факторий на реке, где прикупить патронов к его дробовику. Когда же он сказал то же самое индейцам – оба радостно зачирикали, изобразив на лицах восторг и умиление.

– Хотят кашасы. Ром из сахарного тростника – крепкий и губительный для пираха. Эту гадость я им пить запрещаю. Но все равно, как услышат или увидят, просят. Дурное влияние бледнолицых.

– Это да, – согласился я, вспомнив историю американских индейцев. Как северных, так и южных. – А у тебя есть, чем платить торговцам? – поинтересовался у вождя.

– Раньше пираха вели с ними натуральный обмен. Дары сельвы на необходимые товары. Сейчас мы чаще берем деньги, и я покупаю товары сам. Так меньше обмана.

– В таком случае хочу помочь племени, – заявил я. – У меня для этого есть средства.