Рукопись из Тибета

К вечеру Кайман вернулся один, сообщив, что власти клюнули на наживку. Вскоре останки лайнера были найдены с воздуха в указанном месте, а Каймана с почетом доставили в ближайший к нам город рин, где он получил премию. На ее сумму в одном из городских банков, племени был открыт счет, распорядителями которого стал вождь и твой покорный слуга, читатель. Поскольку же страсти к обогащению у нас не было, мы решили использовать его для пираха. Но не предоставляя им доступ к благам цивилизации, что могло убить индейцев, а как страховку. От наводнений, пожаров и других природных катаклизмов.

– Ну вот, – подумал я, – хорошее начало для проповедника.

В очередное посещение фактории – это было в конце осени, мы снова зашли в бар к чернокожему Бобу, где по телевизору увидели репортаж из Каракаса о расследовании того крушения. При этом упоминалось, что о его месте сообщил шаман племени пираха.

– Ты становишься известным, – подмигнул мне вождь. – И поднял свой бокал – наше здоровье!

В течение зимы, здесь она напоминала крымское лето, я по той же схеме (через Каймана) уведомил власти о предстоящем небывалом наводнении в Венесуэле с Бразилией, на что те не обратили внимания и жестоко поплатились. Разлившиеся в сезон дождей Амазонка с Ориноко затопили множество прибрежных городов и поселков, причинив значительные разрушения и ущерб обоим странам. Наше же племя не пострадало, поскольку до начала наводнения мы с Кайманом увели его в горы.

Этот факт раскопали досужие журналисты, и теперь имя Уваата возникло в прессе. А венесуэльская оппозиция обвинила во всем правительство. Мол, знали и не приняли меры.

– Так, – довольно потирал я руки, сидя в новой хижине, поскольку деревню смыло водой и мы возвели другую. Воспользовавшись страховым фондом.

Деревня стояла чуть выше по реке, в живописном месте, с четко спланированными улицами, новой пристанью, а также школой. В которой Кайман обучал детей русскому языку и песням.

Успех следовало закрепить, и я напряг мозги, что бы такое выдать из ближайшего будущего. В мировом, так сказать, масштабе. Мозги, в свою очередь, дали посыл составляющим, а те озвучили целую кучу событий. Там были войны и очередные катаклизмы, политические баталии и все растущие выступления пролетариата, а также другие победы цивилизации гомо сапиенс. Из грядущих месяцев 1982-го я выбрал два события. Поскромнее. Победа сборной Австралии во всех двадцати двух матчах по регби во время турне по Великобритании и Франции, а также рекордная со времени «Великой депрессии» безработица в США (двенадцать миллионов).

С первым посредством телеграммы, направленной от моего имени Кайманом, был поздравлен премьер-министр Австралии Фрейзер, а во второй американский президент Рейган предупреждался о грядущей безработице с указанием числа несчастных.

– Думаешь, прокатит? – засомневался земляк, вернувшись назад. – На телеграфе все опупели.

– Будь спокоен, – сделал я значительное лицо. – Осенение, это тебе ни хухры-мухры. Все так и будет.

Как все моряки, Кайман был суеверным и ничего не сказал, после чего мы распили бутылку текилы, переданную нам сеньором Мигелем. Старик здорово помог племени при строительстве деревни, и мы поддерживали с ним дружеские отношения.

Через месяц у деревенской пристани отшвартовался уже знакомый пограничный катер, и на берег сошел сам мэр Каракаса в сопровождении свиты. Встретившись с шаманом в хижине при участии вождя (прочие, в том числе шустрый репортер, к аудиенции допущены не были), мэр вручил мне ответное приветствие от вице-премьера Австралии, оплаченный в оба конца билет на самолет, а также озвучил его желание видеть шамана Уваату в гостях. От чего я вежливо отказался.

– Мне хорошо с моим народом, – сказал я, потея под жаркой шкурой и почесываясь.

Чиновник воспринял все как должное, а потом заверил, что впредь власти будут прислушиваться к моим советам.

– Хорошо, иди, – величаво кивнул шаман. – Сейчас у меня время беседы с духами.

А когда наступил декабрь и задули сухие пассаты, однажды утром над деревней завис вертолет, рябя воду в заливе. Мы с Кайманом в это время собирались на охоту, которую, естественно, тут же отложили. Я отправился к себе принимать соответствующее обличье, а вождь, чертыхнувшись, – к гостям. Очень уж они были не ко времени.

Вертолет сел на берегу (что я наблюдал стоя у окна), дверь пассажирского отсека отворилась, и на берег сошли трое. Два европейца в белых костюмах и шляпах, а с ними черномазая девица. Они приблизились к стоящему со сложенными на груди руками Кайману, за которым сгрудилась толпа пираху, разглядывающая невиданную стрекозу, и, судя по жестам, представились. Вождь кивнул в ответ, после чего стороны немного поговорили, а потом все вместе направились к хижине шамана.

Я, как и раньше, облачился в свой наряд, уселся на циновку у очага, в котором воскурил душистые зерна пандануса. Когда неподалеку послышались голоса, взял в руки бубен и, отбивая ритм, заголосил мантры. В первые разы я пел, что бог на душу положит, теперь же у меня была своя фирменная мелодия. Из «Наутилуса Помпилиуса»: