Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых

Собравшись, Лидуха вышла на улицу и, пошатываясь, побрела к дому. Когда она дошла до двора Зубчуков с эмалированной табличкой на заборе «Улица Н. В. Гоголя, 197-а», из темноты выскочил мужик, с головы до ног чёрный, словно трубочист, и, весело гаркнув: «Непорядочек, однако», завертелся вокруг себя так, что поднял на воздух целое облако снега, обернувшееся настоящей метелью.

Белый свет померк в один миг, и Лидуха на ощупь пошла вдоль сугроба, намётанного у дорожки, потеряв ориентиры и забыв от неожиданности, в какую сторону она двигалась. Метель атаковала со всех направлений. Налетая сзади – сыпала снег за ворот, заходя спереди – хлестала по щекам, вырывала из-под платка волосы и забивала ими рот и глаза. Лидуха прислонилась к заборчику, спасительно выплывшему ей навстречу из белой круговерти, чтобы переждать и отдышаться. Чуть-чуть, минутку, только перевести дух и снова пробиваться к Пашке. Но стихия, сотворённая руками нечистого, ещё пуще взялась за неё: грубо лезла под подол платья, проникнув через рукава драпового пальтишка, холодными руками шарила по телу и лапала за грудь. И в конечном итоге, оторвав от заборчика, подталкивая в спину, погнала, водя кругами между сугробами.

Проплутав в снежной пелене не менее получаса, Лиду-ха снова оказалась у ворот Подползиных, возле которых прямо из «горлышка в горлышко» вливал в себя остатки вина Серёня.

– О, Лидуха, – обрадовался Серёня, весело щуря на сожительницу отливающий лиловым с зеленью подбитый глаз, – на-ка, глотни из моих личных запасов.

Но единственное, о чём сейчас могла думать Лидуха, – это был Пашка. Хотя…

Метель донельзя измучила её беснованием своим, отняла последние силы. Размягчающие мысли потусторонне заворочались в голове, словно кто-то незнакомый рассуждал вслух:

«А может быть, глоток сладкого портвейна явился бы для Лидухи действенным способом, чтобы преодолеть возникшие пустые хлопоты? И, может быть, часок-другой дружеского застолья в компании с весёлым, беззаботным Серёней позволит взглянуть этой славной женщине на жизнь с большим оптимизмом?!»

– Да я уж домой собралась…

– А чего ты там не видела? – не отставал Серёня. – Я вот тут, между прочим, честь твою женскую защищал. С Володькой подрался… Он сказал, говнюк такой, что ты, мол, на него пялилась и на всё готовая была. Ну, я ему и врезал в челюсть…

Серёня, ощутив кураж, продолжил дальше описывать свою доблесть, не обращая внимания на то, что Лидуха совсем не слушает его. Повинуясь какому-то безотчётному чувству, она посмотрела в небо, и ей показалось, что там, среди облаков, в руках у белоснежного ангела только что пролетел её Пашка.

– Да пошёл ты к чёрту! – отрезала Лидуха и снова отправилась домой.

Отойдя немного от дома Подползиных, она остановилась, чтобы растереть лицо снегом. Крахмально-хрустящий снежок освежал и бодрил, возвращая Лидухе относительно трезвое восприятие жизни.

Коротко оглянувшись на Серёню, Лидуха увидела, что рядом с ним стоит тот чернявый, вынырнувший из темноты, и, корча смешные рожи, мастерски открывает ещё одну бутылку портвейна.

Дальше Лидуха пошла не оглядываясь, только замедляя шаг иногда, чтобы на ходу наклониться, зачерпнуть горсточку снега и утолить жажду обезвоженного тела.

* * *

Какое чудесное зрелище представляет собой земля, встречающая Новый год! Дежурный ангел пронёс Пашку над обоими полушариями, показав ему уголки планеты, где уже засыпают и где ещё только-только встают. Где жгут праздничные факелы, а где пускают в небо салюты. И везде люди выглядели счастливыми.

Добрые руки ангела крепко держали Пашку, и он, испугавшись поначалу высоты, понемногу успокоился и даже иногда просил ангела подняться повыше – так ему становилось видно огромную часть земли, распростертую между океанами, и это предоставляло редкую возможность разглядеть, как ночь переходит в утро.

И ещё Пашку удивило то, что, несмотря на владычество зимы, снег лежит не на всей поверхности земли и кое-где – тепло и зелено, совсем как летом.

А потом Пашка попросил ангела отнести его домой…

* * *

– Ты кто? – спросил Серёня неизвестно откуда появившегося смуглого до черноты мужика в старом овчинном тулупе наизнанку и с угодливо распечатанной поллитрой.

– Не узнаёшь? – ответил нечистый. – Я же Варфоломей, родственник Кулаковых… дальний.

– Не ври, родственник, – засомневался Серёня, – у Кулаковых вся родня в рыжую масть…

– На, гляди! – нечистый тряхнул башкой, рассыпая вокруг себя сажу, и сунул Серёне под нос свою грязную макушку с копной спутанных волос неопределённого цвета. – Видишь, нет? Красным кирпичом отливает – это фамильное, Кулаковское… А если не веришь, я тогда пошёл. Просто хотел сказать тебе, Серёжа… Угостить вот ещё хотел… Сергей… Как там тебя по отчеству?

– Да ладно, – смутился Серёня.

– Я тебя прошу, окажи честь…

– Ну, Викторович…

– Да не «ну Викторович», а Викторович! А я так и думал, что Викторович – то есть наследник победителя!

– Да чего уж там…

– Сергей Викторович! Ты сегодня бился как тигр за честь дамы. Да ты – мужик! Ты – вымирающий вид. Сейчас все мямли… Типа, интеллигенция вшивая…

– Ну, тут уж…