Рукопожатия границ

А среди населения окрестных сел стали распространяться всякие сказки. Одни говорили, что лесорубы встречали его у границы, другие — что слышали, как он воет в ущелье, где убили сержанта. Как-то зимой в том ущелье пропали два перебежчика. После нескольких дней поисков мы нашли их разодранные ранцы и башмаки, а также несколько обглоданных человечьих костей. Волки ли их загрызли, не знаю, но среди людей пошел слух, что это именно Вихрь их растерзал, что пес продолжает бродить по лесам и скалам, охраняя границу. От страха ли или из сочувствия к псу люди стали называть с тех пор эту местность Песьим долом. И бойцы поверили в это. Когда они проходили по Песьему долу, то нарочно задерживались там, надеясь увидеть пса. Однако Вихрь все не показывался. Люди и этому нашли объяснение. Пес, говорили они, не трогает своих и поэтому не появляется. Так это и осталось до сих пор. Годы проходят, а легенда о Вихре разносится все дальше и дальше. Вот видишь, и сейчас завывает ветер, а старик считает, что это воет собака…

Бахчеванский тяжело вздохнул и снова замолчал. Взглянув на его лицо, я заметил, что в глубине его солдатских глаз блестят слезы.

— А ты, Бахчеванский, — спросил я его, — ты сам веришь в то, что рассказывают люди?

— Иногда верю, а иногда не верю. Но знаешь, мне всегда хочется верить. Ведь собака — самый лучший друг пограничника, а хороший пограничник никогда не оставит своего поста…

Мне стало не по себе. Я не хотел больше расстраивать Бахчеванского своими вопросами, хотя любопытство мое еще не было удовлетворено полностью. Постояв еще немного около костра, я двинулся к овчарне. Луна бежала по небосводу.

Ветер все с той же силой гнул ветки елей и шумел в долине.

Когда я внимательно прислушивался, то и мне вдруг показалось, что это не ветер, а какая-то большая собака горько воет там внизу, в Песьем доле.

Перевод Е. Туганова.

Илья Туричин НОЧЬЮ

Во мгле сопки — будто белые горбы огромных верблюдов. Свирепый ветер со свистом и завыванием рвет с горбов клочья снежной шерсти, носит их, крутит, швыряет в слепые льдистые окна домов, наматывает на прибрежные камни и снова в ярости разбрасывает колючими клочьями.

Над сопками, над Снежным, над неспокойной бухтой, над грохочущим морем бегут черные тучи. Их не видишь, скорее, угадываешь. Они мчатся низко, словно хотят прижать тебя к земле, вмять в нее. И невольно спешишь под защиту кирпичных стен и железных крыш. К теплу и свету жилья.

Дней нет, нет ни восходов, ни закатов. Только ночь, длинная полярная ночь, наполненная ревом ветра и грохотом моря.

А в клубе тепло, светло и уютно. Щелкают бильярдные шары. Осторожно шагают по черным и белым клеткам скромные пешки, дерзкие кони, тугодумные ладьи, нахальные ферзи. Морщат лбы доморощенные Ботвинники и Тали. Удивляются, что доски спокойно лежат на столах, а фигуры не мечутся как угорелые, не ссыпаются на палубу. И мебель стоит на местах, а не ползет. И клуб не кренит то вправо, то влево, и тебя не швыряет от переборки к переборке.

Хорошо, когда под ногами земля! А если и качнется на какое-то мгновение клубная палуба под тобой — не обращай внимания. Это память, цепкая память воспроизводит недавнюю качку. Клуб стоит, твердо стоит на земле.

Корабль только что вернулся из похода, и свободные от вахты матросы — в клубе. Владимир и Иван Куличек сидят в глубоких креслах и молча наблюдают за матросами, играющими на бильярде.

Зазвенел звонок, приглашая в зрительный зал.

«Гусарскую балладу» уже видели, но опять посмотрят с удовольствием.

Не успел погаснуть в зале свет, как раздался громкий голос:

— Команда «Самоцвета» — на корабль!

В зале задвигались. Стали выходить, пригибаясь, чтобы не мешать другим зрителям.

Быстро оделись. Вышли на улицу. Хлестнула по глазам поземка.

Нагнали мичмана Зуева.

— И вас подняли? — спросил Куличек.

— Тревога, — сурово ответил Зуев.

Матросы прибавили шагу.

Комдив сидел дома за столом и усердно посыпал перцем дымящийся в тарелке борщ. Перец был его слабостью.

Сегодня у комдива было отличное настроение и соответствующий настроению аппетит. Но пообедать не удалось. Позвонил дежурный, доложил, что получена радиограмма. Рыболовецкий сейнер выбросило на скалы где-то в районе Черного Камня. Связь с сейнером прервалась, и точно установить место катастрофы не удалось. Рыбсоюз обратился к нам. Просит помочь снять людей, если живы.

Комдив выслушал не перебивая. Потом спросил скучным голосом:

— Какая сводка?

— Норд-ост семь.

— Я иду к вам, пригласите начальника политотдела и начштаба.

— Есть!

Комдив повесил трубку и стал надевать шинель.

Из кухни выглянула жена, спросила удивленно:

— Ты что, Гоша?

— Срочное дело.

— Случилось что-нибудь?

Комдив не ответил, будто не расслышал.

— Ты не жди. Обедай без меня.

Он с сожалением посмотрел на тарелку с борщом и ушел.

Дежурный доложил обстановку. Показал на карте, где находятся сейчас корабли. Выходило, что до Черного Камня ближе всего добираться из Снежного.

Комдив подошел к окну, поскреб ногтем изморозь на стекле. В бухте стояли два корабля: дежурный и «Самоцвет».