Рукопожатия границ

В эту ночь границу перешли лоси — четыре лося, как мы выяснили. Дозор заметил тени, движущиеся по снегу в неверном лунном свете. Должно быть, что-то испугало зверей. Два рванулись обратно, а два ушли на остров посредине залива и, поднявшись по камням, скрылись где-то в голом осиннике.

Мы вернулись на заставу только под утро, и первое, что сказал Аверин, было:

— Зоркие часовые наших рубежей обнаружили четырех парнокопытных, нарушивших границу с явно враждебными целями. Что же касается ночного марш-броска, то подобные мероприятия укрепляют здоровье и способствуют пищеварению. Поэтому, ребята, айда рубать.

Он не знал, что через открытую дверь дежурки я слышал все это от слова до слова. И мое беспокойство вернулось.

Днем вместе с Авериным я пошел на остров. Мне просто хотелось поговорить с этим парнем не спеша, и так, чтобы никто не мог помешать нам, а заодно поглядеть на ночных гостей. Но разговора с Авериным не получилось. Он отвечал односложно, видимо недовольный тем, что я приказал ему идти со мной и он не успел выспаться как следует.

Мы вышли к острову и сняли лыжи. Гранитные валуны выступали из-под снега, и там, где прошли лоси, виднелись четкие следы.

— Только тихо, — сказал я. — Не надо их пугать. Вот они.

Сквозь редкий кустарник виднелись два бурых пятна. Казалось, это были гранитные глыбы, вроде тех, по которым мы только что карабкались. Аверин замер.

— Вот они какие! — сказал он. — Я их только в зоопарке видел.

Мы смотрели на лосей, а они на нас. Я заметил, что один лось был совсем молодой, второгодок, а другой — самка.

— Пошли, — сказал я Аверину. — Пусть привыкают.

Неожиданно для меня Аверин оживился. Весь обратный путь он только и расспрашивал меня о животных и очень удивился, узнав, что здесь водится рысь, что по весне возле заставы токуют глухари, а к зиме самцы-лоси роняют рога. Такие рога были у меня дома, и я пригласил Аверина к себе. Он даже крякнул, подняв их: рога весили килограммов двадцать, не меньше. Все это было ему в диковинку.

— Ничего не поделаешь, — говорил он, когда мы пили чай. — Я житель городской. Самый страшный зверь, которого я встречал, — бульдог наших соседей.

Я обещал ему, что весной обязательно пойдем посмотреть на тетеревиный ток. Ну и рыбалка у нас отменная. В той протоке, где он однажды купался, берут лещи килограмма по два.

— В томате? — спросил Аверин.

— Нет, уже жаренные на сливочном масле.

С этого дня Аверин в чем-то неуловимо переменился. Если раньше его ничто не интересовало, кроме спортивных передач по радио, то теперь, возвращаясь из наряда, он обязательно сворачивал на лодке к острову. Мне рассказывали, что он поднимался на валуны и долго сидел, разглядывая лосей, будто любовался ими. В нашей стенгазете появилась карикатура: Аверин в форме, с бичом в руке и пастушеской свирелью, а рядом с ним мирно пощипывает травку лосиная семья. Подпись гласила: «Мечта, мечта…» Аверин был изображен похоже, и я смеялся, разглядывая карикатуру. Вдруг сзади раздался его голос:

— А по-моему, не смешно, товарищ капитан. Я и в самом деле думаю приручить их.

Я обернулся. У Аверина было серьезное лицо.

— Читали в газетах, как в одном совхозе лосей приручили? Их там даже в сани впрягают вместо лошадей.

— Ну, — сказал я, — на это у нас, пожалуй, времени не хватит. А взрослого лося все равно приручить невозможно. Так что художник прав: «Мечта, мечта…»

И все-таки при каждом удобном случае Аверин сворачивал к острову. Меня это радовало и тревожило одновременно. Радовало, что человек открывает для себя новый, неведомый ему мир природы, в который я и сам влюблен. Тревожило, что мысли Аверина могут пойти в сторону от главного — от службы и от занятий, хотя я ни в чем не мог его упрекнуть.

А на заставе уже привыкли к тому, что Аверин ходит на остров, и без насмешек относились к этому увлечению, даже спрашивали порой: «Ну, как там твои парнокопытные?»

День, когда молодой лось отважился съесть крутопосоленный ломоть хлеба, оставленный на видном месте, был для Аверина праздником. Это случилось в начале апреля, когда снег осел и лед должен был вот-вот потрескаться. Лоси объели на острове кору и теперь разгребали снег и ели мох. Немудрено, что молодой лось потянулся за хлебом, положенным на камень. Но прогулки по льду пора было кончать, и я запретил нарядам пользоваться дорогой через лед.

Последние льдины ушли к концу месяца, и как-то под вечер Аверин зашел ко мне и попросил разрешения взять лодку.

— К подопечным? — спросил я.

— Так точно.

— Передавайте привет и наилучшие пожелания.

Он улыбнулся, и через окошко я видел, как он бежит по тропе к причалу, где стояли наши лодки.

Аверин вернулся часа через два и снова постучал ко мне.

— Разрешите доложить, товарищ капитан? Лосей уже трое. Ну, если бы вы малыша видели — умора! Ножки вот такие, как палочки, и длиннее его самого. Я хотел сфотографировать, да уже темно было… — Он потоптался на месте и сказал, глядя в сторону: — Голодно сейчас им на острове, товарищ капитан. А у нас для коровы сена было заготовлено, сами знаете, на сто лет…