Руководство джентльмена по пороку и добродетели

Я, сам того не ожидая, громко прыскаю от смеха – сейчас все настолько как раньше, что я расслабляюсь. Может, правда дело в спирте, хотя выпил я немного.

– Будешь? – протягиваю бутылочку Перси. Он качает головой.

Я делаю еще глоток для храбрости, но в голове так и сидит навязчивая мысль: Перси болен, Перси скоро уедет в бедлам, а еще он мне не доверяет.

– Поехали в Барселону? – предлагаю я, не очень представляя, что говорить дальше.

– Хочешь все-таки вернуть шкатулку?

– Ну да, но вообще я обдумал все, что сказали Фелисити и бабушки… Насчет Матеу Роблеса. Если он алхимик и придумывает лекарства и… забыл слово.

– Панацеи.

– Да, точно.

Перси понимает, что я хочу сказать, раньше, чем я успеваю подобрать слова.

– Я уже пробовал лечиться алхимическими методами.

– Но вдруг именно его метод сработает? Вдруг он тебя вылечит? Мне кажется, глупо будет даже не попытаться.

– Монти, знаешь, сколько врачей уже обещали меня вылечить?

– Так почему не попробовать еще раз? Если ты сможешь управлять своей… болезнью, тебе не нужно будет уезжать в Голландию. Ты сможешь вернуться домой. Вместе со мной.

Перси закусывает нижнюю губу и молча смотрит на звезды. Не представляю, почему он не прыгает от радости: да, да, поехали в Барселону, там могут меня вылечить, и не придется ехать в бедлам!

– Я бы лучше… – он замолкает, подпирая большим пальцем подбородок.

– Поехали, прошу тебя! – Его непонятное молчание заставляет меня хвататься за любую соломинку. Мне хочется крикнуть: «Позволь мне тебе помочь! Я столько лет, сам не зная, тебя предавал, дай же хоть разок помочь!» – Что мы теряем, в конце-то концов?

Прежде чем он успевает ответить, с другого боку от меня садится Фелисити. Ее юбки на миг вздуваются и опадают на настил.

– Итак, – начинает она, как будто мы уже обсудили план действий и все решили, – завтра займемся поисками Локвуда. Или хотя бы найдем какую-нибудь квартиру. Можно показать им банковский чек, даже если снять денег не получится…

– Поехали в Барселону? – перебиваю ее я.

Фелисити резко поворачивает ко мне голову и с таким искусством выгибает бровь, что она кажется нарисованной.

– Прости, что?

– Бабушки сказали, что шкатулку надо непременно вернуть владельцу, – говорю я.

– И как мы туда поедем? У нас ни еды, ни кареты, ни денег.

– Можно попробовать снять с отцовского счета.

Фелисити принимается качать головой.

– Нет-нет, даже не думай. Пусть со шкатулкой и Роблесами разбирается кто-то другой. Нам нужно просто найти Локвуда и постараться вернуть шкатулку королю.

– Но она же не его!

– Да, но как-то же она у него оказалась. Наверняка подарок.

– Зачем делать подарок в шкатулке, которую никто потом не сможет открыть? Это как-то глупо. Нет, шкатулка явно украдена, и если возвращать, то настоящему владельцу. Вернем ее Матеу Роблесу – и дело с концом. Герцог наверняка сразу от нас отстанет, зачем мы ему без шкатулки? А если мы разыщем Локвуда, он мигом отправит нас домой.

– Не факт, – возражает Фелисити. – Да, в Версале ты опозорился, но, если мы его разыщем, возможно, он будет так рад, что мы живы, и так горд нашей находчивостью, что позволит нам путешествовать дальше. А вот если мы сейчас отправимся в Испанию, это уже точно конец. Такого нам не простят.

Об этом я не подумал. Пробежки нагишом по всему Версалю должно быть достаточно, чтобы отец окончательно поставил на мне крест и лишил наследства – пусть Гоблин порадуется, – но это если мы поедем домой немедленно. Если же Локвуд согласится позволить нам путешествовать дальше и остаток гран-тура пройдет без сучка без задоринки, в конце года недоразумение в Версале покажется лишь маленькой осечкой и, быть может, я еще смогу сохранить свое положение. На крайний случай можно еще принять умоляющий вид и давить на жалость: смотрите, отец, сколько ужасов я пережил, пожалуйста, пожалуйста, не лишайте меня наследства!

Но вот Перси от того, что мы продолжим путешествие, будет ни жарко ни холодно: потом он все равно отбудет в Голландию.

– Владелец шкатулки – алхимик, – настаиваю я. – А если он, как тебе сказали на лекции, действительно изучает лекарства от всех болезней, возможно, он знает, как помочь Перси. Вдруг получится обменять шкатулку на его исцеление?

Фелисити, нахмурившись, переводит взгляд на Перси.

– Ты с ним согласен?

Перси сунул в рот большой палец и задумчиво пожевывает подушечку. У меня прихватывает сердце: почему, ну почему он сомневается? Но вот он кивает.

– Думаю, Монти прав, шкатулку надо вернуть Роблесу. Она же его.

Мне нестерпимо хочется его обнять, но я только говорю Фелисити:

– Не хочешь с нами ездить – пожалуйста, тут как раз рядом твой пансион. Учебный год еще не начался, ты даже успеешь к первому уроку по светской болтовне.

Сестра делает вид, что не слышит, и спрашивает Перси:

– Ты точно не против?

– По-моему… – начинаю я, но она меня перебивает:

– Генри, я не к тебе обращалась. – И снова спрашивает Перси: – Ты сейчас сможешь куда-то ехать?

Какой же я болван, об этом даже не подумал. Но Перси кивает.

– Я почти поправился.

У Фелисити раздуваются ноздри, как будто выздоровление Перси разрушило все ее планы.