Инвалидирующее окружение способствует эмоциональной дисрегуляции, поскольку не может научить ребёнка выявлять и модулировать возбуждение, переносить дистресс или доверять собственным эмоциональным реакциям — как правомерным интерпретациям событий. Такая среда, кроме того, активно обучает ребёнка инвалидации собственного опыта: окружение заставляет ребёнка отыскивать в среде сигналы, нормирующие его чувства и действия. Преуменьшение сложности разрешения жизненных проблем со стороны членов окружения ведёт к тому, что среда не может научить ребёнка установлению реалистичных целей. Более того, наказание проявлений отрицательных эмоций и неадекватное подкрепление эмоциональных коммуникативных сигналов (только после выплеска ребёнком эмоций) ведёт к тому, что в инвалидирующем окружении формируется специфический стиль эмоционального выражения — резкие колебания от радикального торможения до радикального растормаживания. Другими словами, типичная реакция инвалидирующей семьи на эмоции ребёнка расстраивает коммуникативную функцию нормальных эмоций.
Эмоциональная инвалидация (особенно отрицательных эмоций) как стиль взаимодействия характерна для обществ, поощряющих индивидуализм — в том числе индивидуальный самоконтроль и индивидуальное достижение целей. Эмоциональная инвалидация, таким образом, очень характерна для западной культуры в целом. Конечно же, некоторая степень инвалидации при воспитании ребёнка просто необходима — для обучения самоконтролю. Невозможно позитивно реагировать на все коммуникативные проявления эмоций, предпочтений или представлений ребёнка. Возбудимый ребёнок, которому трудно контролировать своё эмоциональное поведение, требует от окружения (особенно родителей, но также друзей и учителей) максимальных усилий для внешнего контроля эмоциональности. Инвалидация в этом случае может быть вполне эффективным средством временного торможения выражения эмоций. Однако инвалидирующее окружение оказывает разное воздействие на разных детей. Стратегии эмоционального контроля, применяющиеся в инвалидирующих семьях, могут не оказывать значительного негативного воздействия или даже быть полезными, если дети обладают необходимыми психологическими навыками, позволяющими им эффективно регулировать свои эмоции. Однако предполагается, что стратегии эмоционального контроля оказывают разрушительное воздействие на эмоционально уязвимого ребёнка. Именно такое взаимодействие биологических и средовых факторов считается причиной возникновения ПРЛ.
Такая транзактная модель пограничного развития ни в коей мере не может нивелировать роль негативной среды как фактора этиологии ПРЛ. Одна из разновидностей самого сильного травматического опыта — опыт жертвы сексуального насилия, пережитого в раннем возрасте. Исследователи установили, что до 75% индивидов с ПРЛ стали жертвами сексуального насилия в детстве. Именно этот опыт, по–видимому, отличает индивидов с ПРЛ от других категорий пациентов. Исследования дают убедительные доказательства того, что опыт жертв сексуального насилия в раннем возрасте выступает важным фактором развития ПРЛ. Неясно, однако, сам ли по себе травматический опыт сексуального насилия способствует развитию пограничного расстройства или же такое насилие и развитие расстройства выступают результатами чрезвычайной семейной дисфункции и инвалидации. Иными словами, как история виктимизации[5]
, так и проблемы эмоциональной регуляции могут возникать из одного и того же комплекса обстоятельств развития. Тем не менее высокий процент жертв сексуального насилия среди индивидов с ПРЛ указывает на то, что этот травматический опыт может играть важную роль в возникновении пограничного расстройства.Патогенез эмоциональной дисрегуляции
Р. Маккоби (