Рулетка еврейского квартала

Деньги инженер Рудашев всегда высылал Соне незамедлительно, как бы чувствуя срочность просьбы, и это только лишний раз убеждало Соню, что отец играет с ней на одних воротах. Но и открыто признать это Соня не хотела, в ней жила еще обида на отца и на мать за тот постыдный их страх перед бабкой, отдавшей Соню на заклание. И эта обида отдаляла ее от единственно родных людей, могущих ей помочь, именно из-за нежелания простить им их нечаянное, виноватое отступничество. А и никакого отступничества по существу не было, а только было то же несчастливое убеждение, будто бы бабушка, из-за одного своего высокомерия и агрессивности, знает, как делать лучше.

Но деньги Соня из дому получала, хотя просила их при самой крайней нужде. И даже не для себя или для Левы. Это были, так сказать, демонстрационные деньги. Когда требовалось показать публично для всех благосостояние младших Фонштейнов. И тогда бы ей и объясниться с Левой до конца, что деньги те брать на обман ему зазорно, что от новой его работы мало толка. И что еще не поздно найти себя, может, даже уехать им в Одессу, и там отец поможет Леве осуществить его собственную скрытую мечту – пусть начать если не с простого матроса, а с корабельного врача. А хоть бы и в мореходку, для гражданских – Соня подождет, потому что будет чего ждать. И Лева станет счастливым при желанном деле и мечте, а там, где нужное дело и счастье, там всегда и благополучие, и со временем деньги. И не надо уже будет обманывать.

Но ничего этого Соня не сделала. Для подобного решительного поворота и откровения она слишком мало любила своего мужа. Она сделала даже хуже. Она начала играть и перед Левой. Будто все идет как надо, и в помощи ее родителей и в обмане родителей Левы ничего нет скорбного и неправильного, и вообще это временно. Она так хорошо подавала свою игру, что в один прекрасный момент лишилась в этой игре партнера. Лева вдруг поверил в эту вымышленную пьесу. Ему было очень удобно поверить, и он поверил. Он воспринял Сонины утешения и заверения всерьез, как нечто должное. Он уже гордился работой и заработком, на первый взгляд не копеечным отнюдь. Но на троих с грудным ребенком, при неработающей жене, да согласно московским ценам на необходимое деньги его были недостаточны для поддержания даже намека на имидж благополучной еврейской семьи. Но Лева верил, в основном со слов Сони, что все будет хорошо, что сидят они впроголодь ради грядущего успеха, и очень чувствовал себя при этом удобно и в тепле. А Соня в последнее время нарочно подливала масло в жертвенный огонь Левиного самомнения. Она как бы сотворила из своего терпения и отречения своеобразный культ.

И алтарь ее изобретенного сверхстрадания успешно бы пополнялся новыми приношениями многие годы, может и десяток лет, если бы одно известие не ускорило этот процесс до космической почти скорости.

А началось все неделю тому назад, еще перед первомайскими праздниками, когда Соня попросила денег у отца и на текущие расходы для Димки, которого его собственный отец не мог обеспечить ничем, сверх самого необходимого, и напоказ, для зоркого глаза Евы Самуэлевны.

И вот сегодня мама должна была передать конверт со знакомым много лет проводником, и Соня ждала от нее звонка, какой будет номер вагона.

Лева был на протезной своей работе, Соня сидела у телефона, Димка спал в кроватке, суп с курицей на плите мирно закипал. Наконец, очень скоро бежевый аппарат на кухонном столе зашелся в тихом дребезжании. Соня тотчас и подхватила трубку, чтобы трели не помешали сыну спать, – на проводе была Одесса.

Мама сообщила и номер вагона, и что у них все в порядке, вот только… Только они очень сильно извиняются, и она и папа, но денег для Сони им пришлось послать почти вполовину меньше. Но пусть Сонечка не беспокоится, это только один раз, им сейчас срочно нужна большая сумма в наличных и в долларах.

– Мамочка, что случилось? Это рэкетиры, да? Папе угрожают? – вдруг перепугалась Соня, немедленно позабыв свою обиду на родителей.

– Что ты, доченька, с папой все в порядке! Ну, какие еще рэкетиры? Ну, что ты говоришь? Наш папа и вдруг рэкетиры? – успокоила ее мама, однако было слышно, как сильно тронуло ее беспокойство Сони об их благополучии.

Соня и вправду усомнилась. Ее отец и криминал как-то не совмещались в голове. Но тут же ей стало любопытно, зачем родителям вдруг срочно потребовались крупные деньги. Она и спросила:

– А зачем вам нужно много денег? Если все в порядке? Или не все?

– У нас, детка, все в порядке. Но это и не нам. Это для бабушки в Нью-Йорк, – как-то смущенно сказала мама. Впрочем, может и не смущенно, а Соне только показалось так.

– А что там у них стряслось? – спросила Соня совсем недоверчиво. Потому еще, что привыкла давно считать бабушку и дядю Кадика за совершенно отрезанный семейный ломоть.

А тут будто получила сообщение из потустороннего мира о нуждах тамошних привидений. Да и какие нужды? Пол-Москвы с собой вывезли.