Рулетка еврейского квартала

Тогда еще, услыхав про милицию, Инга, недолго раздумывая, приняла единственно здравое решение. Житейская ее мудрость после всего пережитого расцветала на глазах. А врачи действительно были обязаны сообщить куда следует, и слава богу, что Катька пока находилась в реанимации – кто ее знает, что бы она наболтала сдуру. Только фельдшер ошибался. Следователь, угрюмый и продрогший, прибыл из Кратово (дело о нападении собак все же перевесили на поселковое отделение по принадлежности), слушал в пол-уха. Инга наскоро пересказала угрюмому свою версию. Поехали со знакомыми на дачу. Какая дача? Да она не помнит, темно было. Это не важно совсем. Выпили, да не поделили отношения, ее подруга приревновала ухажера. Решили назло и спьяну уйти прочь. Они бы вернулись, но зло взяло верх оттого, что никто их пропажи не заметил и следом не побежал, и в пику кондуктору подруги продолжили поход. Заблудились, конечно. А тут собаки, такой ужас. Где сумочки и деньги или хотя бы проездные в городском транспорте? А забыли. Думали поначалу, что вернутся, но вышло плохо. Нет, никто их не грабил. Если бы грабили, то сняли бы шубы и золото, разве не понятно. А из-за сумочек чего же волноваться? Знакомые у них люди порядочные, сами вернут. Почему никто не пришел? Так ведь никто и не знает еще. Вот одна подруга сегодня навестит, ей звонила нянечка по просьбе. Ухажер? А что ухажер? Ничего Инга ему сообщать не будет, пускай помучается совестью, поищет, пострадает. На этом месте следователь обмолвился матерком на бабьи капризы и дурь и что из-за ерунды семь верст киселя хлебал. Только спросил напоследок, возбуждать ли дело о собаках. Нет, зачем же, никакого заявления не будет, сами виноваты, хотят, пусть на месте взыскивают с поселковых санитарных служб. Следователь уехал довольный.

Аида раздобыла тем временем стул. Села подле Инги.

– Что случилось? – спросила она просто, но и так твердо, будто и без подробностей была уверена, что нечто действительно случилось и не в собаках тут дело.

Инга тихо, почти шепотом, чтоб не дошло до соседок по палате, рассказала Аиде все. И про Катино знакомство в «Чайке», и про дачу, и про кавказских купцов.

– Такое бывает, я слыхала, – ответила Аида, не упрекнув и не напомнив, что вот же она предупреждала насчет Кати Рудниковой, а ее проигнорировали. – Ты все правильно со следователем, ты забудь, что было. Как бы и не было. Или было, как ты показала. И сама в это поверь. Так лучше.

– Это, наверное, мафия целая орудует, крадет девушек и сбывает в подпольные бордели, – с уверенностью предположила Инга.

– Мафия, говоришь? Прямо как в Америке, – изумилась Аида.

А Инга поняла, что смешала времена, и вышел у нее анахронизм – слово с далекой Сицилии еще не вошло в повседневный обиход граждан и прессы, его еще не употребляли как нечто обыденное. И, кажется, торговля женским телом за рубеж, в восточные и прочие страны тоже пока при существующем паспортном режиме не представлялась возможной. Но Аида поняла по-своему.

– Знаешь, в Москве тоже есть такие. Подпольные публичные дома. Иные и роскошные. Только туда не крадут, туда еще попробуй попади. Отбор и конкуренция. Так-то. Я думаю, с вами все бы случилось хуже. Из Чечено-Ингушетии, из Минвод, из Осетии, из Абхазии даже приезжают такие купцы. Им с улицы не надо – им качественный товар подавай. Увезут и продадут в аул местному богачу, и все кончено, оттуда не сбежишь. Никакая милиция не поможет.

– Значит, нам еще повезло, – вздохнула Инга.

– Это Катьке повезло. А ты храбрая, еще и эту курицу вытащила. Жаль только, Катьке вся история впрок не пойдет. Я ее знаю – очухается, и как с гуся вода. А ты соображай, – будто бы равнодушно и в сторону сказала Аида.

– Знаешь, я уж думала. А нынешней ночью особенно. Хотелось жизни легкой, чтоб весело и без забот. С заботами уже у меня была. Рассказать – не поверишь, а поверишь – не поймешь. Эту шкуру мою натянуть надо и в ней походить, до самого края, – разоткровенничалась вдруг Инга.

– Надо думать. Ты вообще странная и на других не похожая. Иногда ты такая наивная, будто тебе пять лет, а иногда посмотришь – так ты старше меня.

– Верно, старше. В том смысле, что судят не по прожитому, а по пережитому, – наскоро оговорилась Инга.

– Это ты хорошо сказала. Только Кате Рудниковой и пережитое не поможет. Такие люди есть, которые мир за окном в упор не видят и не хотят. А укажешь – так они ответят, будто у тебя со зрением неправильно. Глупость, которая от самообмана и от невежества, самая опасная.

– Что Катька? Я про себя думала. Как жить дальше. Чтоб не вышло, как в басне про стрекозу и муравья… чтоб лето не пропеть, – заговорила Инга вновь о своем. С Аидой ей вообще было легко рассуждать вслух. – Надо чем-то заняться. Ты не спрашивай почему, но замуж я не хочу и тебя понимаю в этом смысле. А порхать с цветка на говно и обратно более не стану. Текстильный институт я закончу. Будет и будет. А вот ты, наверное, и не знаешь, что у меня три языка живых и два мертвых, да еще иврит понимаю, и учу на слух любое наречие. Такая у меня способность.