Румянцев-Задунайский

Направляясь на пиршество вместе с генералами, Румянцев заметил у своей палатки трех охраняемых конвоем турок.

— Что за народ?

— Пленные, ваше сиятельство, — доложил Ступишин. — Жители Бендер. Вчера изволили приказать…

— Ах да!.. — вспомнил Румянцев и с веселым видом обратился к своим спутникам: — Примем их, господа?

— А как же пир?

— Успеем.

Пленные выглядели напуганными, жалкими. У одного из них, уже немолодого, с сединами в бороде, от страха тряслись руки. Он, должно быть, решил, что пришел его конец: перед походом паши уверяли, что русские пленным отрубают головы или сажают их на кол.

— Скажите ему, чтоб не боялся, с ним ничего не сделают, — попросил переводчика Румянцев. — Да спросите, есть ли у него в Бендерах родственники?

Переводчик поговорил с пленным, после чего сообщил, что родственников у этого человека в том городе чуть ли не половина улицы.

— Это хорошо, когда много родственников, — заметил Румянцев. — А теперь спросите, будет ли еще воевать против русских?

Турок отчаянно замотал головой, всем своим видом показывая, что даже нечистая сила не заставит его поднять оружие против русских, он даже возвел руки к небу, как бы призывая в свидетели Аллаха. Его товарищи выразили свое отношение к войне такими же красноречивыми жестами.

— Добро, — удовлетворился ответом Румянцев. — А теперь отпустите их домой. Да не забудьте положить им в дорогу хлеба и еще чего-нибудь.

Олиц, сидевший в сторонке, ткнул локтем соседа: мол, каково, а?.. Мудрое решение. Сосед, а им оказался князь Репнин, выражением лица подтвердил: решение правильное. Отпускаемые на волю турки, видимо, даже не подозревают, какую услугу окажут стране, враждебной Турции, рассказывая своим соотечественникам о Кагульском сражении, закончившемся страшным поражением визиря. Их рассказы о разгроме турецкой армии, несомненно, скажутся на стойкости защитников осажденной крепости Бендеры.

После того как пленных увели, дежурный генерал попросил главнокомандующего заодно принять и татарскую делегацию.

— Какую такую делегацию? — удивился Румянцев.

— Мурзы какие-то, из Крымского ханства. В соседней палатке ждут.

— Ладно, зови.

Делегация была из пяти человек, представлявших Едичанскую и Белгородскую орды. Все пятеро, как на подбор, с черными окладистыми бородами, вида гордого, независимого.

Румянцев не имел желания тратить на переговоры много времени. Да и сами татары понимали, что русским не до них, поэтому старались быть краткими. Они объявили, что их орды готовы прекратить против русских военные действия, но русские должны дозволить им беспрепятственно и без риска для жизни пройти в Крым. Румянцев на это ответил, что татарам надобно решительно отложиться от турок, покориться русским, в противном случае их ожидает та же участь, что и турок при Кагуле. Все это он высказал с таким решительным видом, что не оставил мурзам никаких надежд на торг. Они обменялись взглядами и тотчас стали откланиваться. Один из них при этом заметил, что Панин-паша не такой сердитый, как Румянц-паша, и они быстрее найдут с ним общий язык.

Хотя встреча с татарами не дала никаких результатов, Румянцев остался ею доволен.

— Я думаю, господа, — сказал он, — Кагульская битва принудила подумать о мире не одних татар. Придет время, и запросит мира сам верховный визирь.

В это время палатка дрогнула от пушечного залпа. Олиц сказал:

— Петр Александрович, сие есть сигнал к началу пира. Прошу распорядиться.

6

«Наипаче приметили мы, колико военное искусство начальника, вспомоществуемое порядком и доброю волею подчиненных ему воинств, имеет не числом, но качеством преимущество над бесчисленными толпами неустроенной сволочи. Разбивши при реке Ларге 7 числа июля хана крымского и трех пашей, несравненная армия наша свету показала уже тому пример, но пример сей вяще возобновлен был 21 числа, когда многочисленная турецкая громада по весьма упорному сопротивлению была превосходною твердостью и храбростью наших воинов обращена в небытие… Самая опрометчивость янычар, прорвавшихся в каре генерал-поручика Племянникова, служила к умножению доказательством вышеописанной истины. Одно ваше слово «стой» проложило путь новой славы, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтоб в каком-либо народе теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный единожды каре на виду неприятеля и чтоб еще в тот же час, идучи вперед, имел он участие в победе. Но если такова была слабейшая часть, то какову же вообще приобрело похвалу победами и славою увенчанное наше воинство. Для оказания оному нашего монаршего благоволения и удовольствия, во-первых, обращаемся к вам, как умевшему разумом, искусством и храбростью приготовить с помощью Всевышнего победы и пользоваться оными и в лице всех вам подчиненных, отдавая сию справедливость и достойную похвалу, всемилостивейше пожаловали вас генерал-фельдмаршалом.