Румянцев-Задунайский

— Вы правы, — сказал Румянцев. — Распорядитесь, чтобы приготовили постель. О делах поговорим завтра, — добавил он, отводя взгляд.

…Ответ императрицы на письмо Румянцева о вступлении на престол Турции нового султана пришел в первых числах марта. Императрица писала, что смена султана неминуемо вызовет в стане противника смуту, и расстройство и в связи с этим предлагала Румянцеву воспользоваться «благоприятным моментом», назначить особый экспедиционный корпус для внезапного удара на Силистрию и Варну. Этим же рескриптом она уполномочивала его вести с представителями Порты мирные переговоры.

Рескрипт расстроил Румянцева. Не только потому, что от него отдавало непониманием обстановки, сложившейся после смерти султана. В нем сказывалось стремление придворных военачальников вновь навязать ему свои планы, к тому же планы нереальные. «Спекулятивные воины» не понимали того, что с приходом к власти нового султана никакой «растерянности» и никаких «смут» в турецкой армии не произошло. Скорее, все выглядит наоборот. По последним сведениям, для усиления оттоманской армии в стране производятся новые наборы, новый верховный визирь Муссин-Заде Магмет-паша заявил о своем стремлении уже в самом скором времени отвоевать крепости и города, захваченные русскими войсками. Не «растерянность», а усиление воинственных настроений — вот что явилось результатом смены власти.

План немедленной отправки экспедиционного корпуса за Дунай был нереален и по другой причине: стояли зимние холода, а солдаты не имели ни справной обуви, ни теплой одежды. Подпиши придворные начальники предложенный план своими именами, Румянцев просто-напросто высмеял бы их. Но под рескриптом стояла подпись императрицы, и давать волю своей досаде было небезопасно. Тем не менее он не удержался от того, чтобы не влить в свой ответ императрице яд сарказма. Напомнив о плохом, снаряжении вверенных ему войск, он заявил, что в настоящее время, в условиях продолжающихся холодов, не может вывести в поле солдат. И добавил: «…разве что в полной наготе».

Спустя несколько дней Румянцев получил письмо от жены, точнее, два письма, вложенные в один пакет, — одно от жены, другое от сына Миши. «Батюшка мой, Петр Александрович! — говорилось в первом письме. — Я писала тебе через офицера который к Алексею Михайловичу Обрескову поехал, и книгу послала «Шереметьевы вояжи». А теперь скажу, что Г. А. Потемкин пожалован генерал-адъютантом и нынешнюю неделю дежурит и в армию не поедет. Сказывал, мне, что на будущей неделе посылает нарочного курьера в армию и к тебе хотел писать. Я очень довольна, что он Мишу ласкает и сам к нему часто ходит».

Румянцев попробовал представить себе Потемкина в роли генерал-адъютанта и невольно усмехнулся: «Хитер! Армия ему теперь и впрямь не нужна. Ему дороже подол императрицы».

Письмо сына оказалось таким же коротеньким. Он сообщал, что задерживается в Петербурге потому, что хочет дождаться возвращения из-за границы братьев, о которых соскучился. «Я очень скоро приеду, мне непременно надо ехать, — писал он, — да и здешняя жизнь мне не очень приятна…» В конце приписка: «Позабыл вам, милостивый государь батюшка, отписать, что я в прошедшее воскресенье обедал у государыни, и она со мной долго говорила».

«Ах, Миша, Миша!.. — с восхищением подумал о сыне Румянцев. — Знать, ты тоже будешь солдатом, как и родитель твой!»

Он бережно сложил письма и спрятал их в шкатулку.

4

Войдя в общество императрицы, Потемкин быстро стал здесь своим человеком. Придворные дамы были от него без ума. Он был совсем не такой, как другие. Не чванился, не умничал. Умел ко времени мило улыбнуться, сказать ласковое слово, обронить веселую шутку. А уж сколько знал забавных историй! Слушаешь и не наслушаешься. Приятнейший человек!

И вот с этим милым, веселым человеком стряслось что-то непонятное. Он вдруг заскучнел, сделался молчаливым, в присутствии императрицы тяжко вздыхал, словно его мучил какой-то недуг. Однажды он совсем не явился на службу. Встревоженные поклонницы послали к нему человека узнать: не заболел ли? И были потрясены, когда их посланец доложил, что генерал-адъютант в полном здравии, но решил более не служить во дворце и уехал в Александро-Невский монастырь с намерением постричься в монахи.

Исчезновение новоиспеченного генерал-адъютанта вызвало во дворце многочисленные толки. Все только и говорили об этом невероятном событии. Недоумевали что могло заставит столь необыкновенного человека сменить генеральский мундир на монашеское платье? Некоторые из придворных дам уверяли, что причиной была любовь. Влюбился человек, а ему не ответили взаимностью, вот он и решился… Вспоминали его вздохи в присутствии императрицы и многозначительно покачивали головой. Боже, неужели в саму государыню?.. А почему бы и нет? Чем он хуже Васильчикова? Нисколько не хуже, даже во сто крат лучше. Хотя и с поврежденным глазом, а красивее. И ума палата. Васильчиков пальца его не стоит. Жаль, что государыня сама этого не видит…