Румлонская башня

Сегодня в деревню пришла некая девица, лет одиннадцати отроду. Назвалась она Талия Ошур. Юная нищенка эта потеряла своих родителей и совсем никому не нужна во всём мире. Много лет не поддавался я напасти, не давал волю своей похоти, но ныне ввёл я эту девицу в дом. Рыжие волосы, пухлые щёчки, весёлые и смеющиеся глаза у этой малютки. Она озорная и добрая. В деревне многие знают меня, как человека добродетели, и потому без сомнений поручили заботу о нищенке. Если уж сам я хочу взять девочку в дом, избавить от проклятья голода и холода, а заодно от скитаний по всему Княжеству, во время которых её могут силой взять у любой корчмы и перерезать горло, то нет никаких причин у жителей Солонука мне это запретить. Так они считают, наивные глупцы! Вожделеть это дитя очень опасно, но уже чувствую я, как похоть расправляет свои чёрные крылья.

О боги! Как же слаба плоть человека, когда похоть наполняет всё твоё естество! Нет у тебя закона, нет у тебя предела, нет у тебя ничего, что остановит похоть и, хотя можно бороться с преступными своими желаниями, но закрывается разум твой для всего того, что разумно и свято. Есть и тот, кто не испытывает подобного, не знает, что страсть губит некоторых подобно медленному яду. Есть тот, кто не понимает, как вожделение топит рассудок в своём сладостном вине. Счастлив ли он? То вопрос для иной беседы. Но не имея страсти, не имеет человек источника величайшей силы, как, впрочем, и колодца великой слабости, из которого может напиться сердце и отравить всю душу. О боги! Похоть… похоть…

Глава 8. Лойка и Дароя

После казни жреца, жители деревни ещё долго обсуждали произошедшее. Занимало их уже не только прискорбное падение Оркинолуса. Люди интересовались тайнами, которые выдал окаянный преступник перед смертью. Староста Солон жесток с женщинами? Но ведь много лет их брак с дочкой старого рыбака Аврея, прекрасной Ромай, считался самым крепким и достойным восхваления в их деревне.

Обсуждали и предполагаемую подлость Парафея, который якобы обкрадывал жителей деревни. Нашлись и те, кто готов был поклясться, что ключник действительно нечестен перед старостой и прочими людьми Солонука.

– Ясно, что не мог Парафей заполнить монетами свои тугие кошельки, если только и делал, что торговал чёрными горшками, – сказал рыбак Хлом. – Я ловлю в Кронусе самых больших лососей, каких только видывал Стокгрод, продаю их на Рыбном рынке, что находится в центре столицы, а всё ж ни разу не видел в своих закромах золотой рогатки.

– Нужно будет разобраться и с Парафеем. Правда ли, что он коварен, как ройтрунг? Вор должен ответить и пред богами, и пред теми, кого он обирал, то есть пред нами, – медленно проговорил колченогий бортник Торба.

Но больше всего внимания получили сведенья про брата Афанисия, ибо многие считали его чуть ли не умнейшим человеком Княжества и, во всяком случае, весьма честным и праведным, прекрасным учителем, достойно воспитывающим сироту Талию. Но раз откровения жреца-осквернителя подтвердила мать Лины, значит можно было поверить рассказу о том, как Афанисий давал волю своей похоти с первой жертвой жестокого убийцы, обещавшей стать первой красавицей Солонука.

– Лина могла бы соблазнить даже какого-нибудь великокняжича, а вместо этого она лежит в каменной могиле. А ранее её хватал наш Афанисий, которого мы считали чуть ли не святым, и, возможно, он взял силой, а затем убил это дитя. Ну а после ещё пакостник жрец надругался над её телом, молодым и прекрасным даже в смерти, – говорил кузнец Вашилка.

– Не пора ли ладить ещё один суд, – сказал Апрон, обедневший шляхетный, который не имел даже козы, но гордился собой не меньше князя Волчьего воя. – Честь должна быть превыше всего, и если у жителей деревни нашей есть честь, то мы отплатим Афанисию за поруганную честь Лины! Жрец уже поплатился за свои грехи. Клянусь богами, я не скоро забуду, как скворчат его яйца, политые оловом. Может и яйца учителя заслужили прожарку? Что скажет мать девицы?

– Стоит устроить суд. Пусть Афанисий объяснит почему моя Лина и грешник Оркинолус обвинили его в одном и том же, – угрюмо сказала Евлеша.

– Но почему ты сама молчала о том, что знала? – спросил Вашилка.

– Потому, – ответила Евлеша, – что боялась я обвинить такого уважаемого человека, нашего учителя, знаменитого даже в Стокгроде книжника, без настоящих доказательств. Кто бы поверил мне, простой женщине. Знала я о том, что трогал он моё дитя, лишь с её же собственных слов, а сама не видела ничего. Была моя Лина выдумщицей, если уж говорить честно. Потому верила я ей и нет. А когда забрала её у меня злая судьба, погрузилась я в сумрак, и не видела долго ничего и никого.

Люди стали переглядываться, а Евлеша, договорив, опустила голову и закрыла лицо руками.

– Если наш Афанисий такой старый и похотливый кролик, то следует нам освободить от грешника деревню, а заодно и малютку Талию, за которой он приглядывает. Теперь мы знаем, как любит он приглядывать за молодыми девицами, – сказал Торба.