Румлонская башня

Неожиданно поплавок её удочки задёргался. Лойка радостно усмехнулась и привстала, а затем принялась вытягивать рыбу. Ещё несколько мгновений и рыбёшка трепыхалась на дне лодки. Это был более жирный карась, чем тот, которого девица успела выловить раньше. Лойка хлопнула себя по бёдрам и встряхнула копной рыжих волос. Жизнь может быть такой приятной! В этот миг небольшой чёрный шар упал к ногам девушки. Видимо, кто-то бросил его с берега. Лойка успела лишь вскрикнуть от неожиданности, и тут шар, покрытый странными знаками, блестящий и полированный, разлетелся на куски, издав при этом резкий хлопок. Девушку окутал тёмный дым. Он быстро поглотил лодочку и стал стелиться по водам Кронуса, а когда завеса развеялась – в лодке не было видно никого. Стоявший на берегу человек был облачён в чёрную накидку с капюшоном. Он пристально смотрел на одинокую лодчонку. Оглянувшись вокруг, человек поднял с земли металлический крюк, к которому была привязана крепкая чёрная верёвка, затем он размахнулся и бросил крюк в сторону лодки. Ударившись, с глухим стуком, о внешнюю сторону борта крюк упал в воду. Тогда человек быстро вытянул его назад, немного помедлил и бросил крюк снова. На этот раз он упал точно в лодку. Человек аккуратно потянул веревку, а крюк плавно пополз к борту и зацепился за него. После этого незнакомец принялся быстро тянуть к себе лодку, пока она не оказалась у берега. На дне лодчонки лежала Лойка. Казалось, девушка спала, но, когда человек стал доставать её из лодки, девица открыла глаза и жалобно забормотала что-то. Можно было понять, что она просит отпустить её. Не обращая внимания на эти слова, человек в чёрном отнёс девушку в близлежащие кусты. Там он связал Лойку чёрной верёвкой, а затем достал нож и принялся разрезать на девушке платье.

День завершился, и на Солонук спустилась вечерняя тьма. Звёзды ярко светили в небе, а из труб деревенских домов шёл дым. Пряный деревенский воздух, казалось, окутывал редких прохожих плотным и тёплым одеялом, пока они спешили укрыться от наступившей темноты в своих бревенчатых домах. Вдоль дорог лежали кучи навоза, а собаки вели обычную свою перекличку.

Небольшой, покрытый соломенной крышей, дом, стоял у края деревни. Строение наполнял целый сонм весёлых свечных огоньков. В главной комнате скромного жилища находились две девушки, по-видимому, сёстры. Они были похожи, хотя одна имела каштановые волосы, а другая золотые.

– Ты так и не поняла ничего, Дароя, – сказала золотоволосая девушка. – Я говорю ни о том, что ты должна бросить Стокгрод и вернуться сюда жить, а только советую тебе чаще навещать мать. Думаешь, я хочу сидеть здесь и ловить клопов? Что я не видела в Солонуке? Да я бы с радостью сбежала отсюда в Стокгрод, нашла бы там работу, как и ты, и хорошо бы устроилась. Но я остаюсь в Солонуке. Остаюсь из-за матери, которая болеет. Спору нет, тебе очень удобно. Ты живёшь в столице, пока сестра и мать торчат в деревне. Да, иногда ты приезжаешь. Ты была на Празднике урожая, и вот снова снизошла до нас и приехала. Мы тебе рады, Дароя. Но ты же не можешь не понимать, что бросила нас. Ты бросила сестру присматривать за больной матерью, а сама живёшь в столице.

– Ты несправедлива, Наска, – отвечала Дароя, поправляя свои каштановые пряди. – Я хочу вам помогать. Я делаю, что могу. Но у меня своя жизнь, и не могу я отказаться от своих намерений.

– А как насчёт моих намерений? – воскликнула Наска. – Ты не думаешь о жизни своей сестры, которая ещё молода и тоже хочет лучшей жизни?

– Так хотели боги, – отвечала жёстко Дароя. – Ты всегда больше льнула к матери, и вот потому справедливо, что теперь именно ты помогаешь ей. Она посвятила тебе жизнь, а ты теперь посвящаешь ей. Мать всегда любила тебя больше, сестра!

– Глупости! – крикнула Наска. – Глупые разговоры и оправдания. Лишь о своём благополучии думаешь ты, а мать любила нас одинаково. Почему у тебя нет сердца? Почему оно холодное, как лёд, что зимой сковывает Кронус?

– Красивые слова! – сказала Дароя и ухмыльнулась. – Видно, что любишь ты читать столичных рифмоплётов. Не так уж плохо живётся тебе. Я привожу тебе книги и платья, даю пригоршню медяков и даже, иногда, серебряный шестак. Помогаю я и с лекарствами для матери. Разве этого мало? Зачем ей две дочери у её постели? Не будет ли лучше всем, если хотя бы одна из нас найдёт лучшую жизнь в Стокгроде? Разве ты не хочешь порадоваться за сестру, Наска? Может это твоё сердце холодное, как лёд?

– Ты действительно не понимаешь, – ответила белокурая Наска. – Как ты можешь быть моей сестрой? Не понимаю почему боги дали мне сестру с чёрным сердцем.

– Подожди здесь, – сказала Дароя. – Сейчас я вернусь, и мы ещё поговорим.

Дароя вышла на крыльцо дома и с досадой пробормотала: «Глупая корова! Как мне надоело слушать эти слова. Быть может, лучше вообще забыть сюда дорогу!»