Румынская повесть 20-х — 30-х годов

Одним из первых, кто заметил повесть Сталь и дал ей высокую оценку, был Гарабет Ибрэиляну. Жизненная, психологическая и художественная правда слились, по его мнению, в этой повести воедино.

«…Писательница сохранила при описании характеров крестьян всю их грубость, примитивный эгоизм, свойственный темным и невежественным людям, занимающимся непосильным физическим трудом, — все это передано сильно и мастерски, вместе с тем мы «понимаем» этих людей, — писал известный критик. — В конфликте между мужем и женой писательница сохраняет объективность, не вмешиваясь в их споры, при этом ей удалось создать подлинную художественную реальность, как это, например, делают писатели. Поэтому оба главных героя правы и оба виноваты. Госпожа Ивонна Сталь руководствуется верным инстинктом, показывая нам мотивы поведения каждого из них».

С большим одобрением высказывался о повести и Михаил Садовяну.

Важно подчеркнуть, что с впечатляющей жизненной правдивостью в повести показано преодоление таких чувств, которые, казалось бы, исконны, как род человеческий, вроде крестьянской любви к земле и ненависти жены к незаконному ребенку собственного мужа. Писательница показывает зыбкость, относительность, условность и даже бесчеловечность таких чувств, на которых, начиная с 20-х годов, все откровеннее, все грубее играл румынский национализм, таких чувств, как «зов земли», «чистота крови» (а ведь сын Думитру, которого принимает в конце концов Войка, наполовину цыган, то есть принадлежит к последним париям, за которых почитали цыган румынские легионеры).

Не будем приписывать Ивонне Сталь, автору «Войки», сознательного намерения создать произведение, противостоящее бесчеловечной фашистской идеологии, написать разоблачительную повесть. Однако тем более она ценна, эта повесть, воспроизводя сложный клубок переживаний простых, естественных, непридуманных людей и показывая, что сама жизнь отвергает националистические «устои», что у народной жизни своя этика, что гуманизм трудового народа выше эгоистических принципов, которые национализм пытается раздуть до размеров чуть ли не всемирных.

Подчеркивая объективность и непреднамеренность автора «Войки», следует сказать, что и Михаил Садовяну, создавая свой «Чекан», не намеревался вступать в единоборство именно с фашизмом. И если его повесть была воспринята румынскими легионерами как личный выпад против них, то это произошло в соответствии с пословицей: на воре шапка горит. У Садовяну была другая внутренняя задача: он пересматривал так называемый попоранистский (и свой, конечно) взгляд на крестьянина, заимствованный в конце XIX века у русских народников, согласно которому румынскому пахарю якобы ничего не оставалось, как только ждать милосердия от тех, кто владел землей, имел деньги и вообще был у кормила власти. Решительным отрицанием подобного взгляда было потопленное в крови восстание крестьян в 1907 году, происходившее на глазах самого Садовяну и о котором он писал. А после войны столь же жестоко было подавлено Татарбунарское восстание, о котором хотя он и не писал, но не мог не думать, как и о множестве других крестьянских волнений, вспыхивавших в различных концах страны. Историческая активность трудового крестьянства воздействует на мировоззрение писателя, которое после первой мировой войны претерпевает радикальное видоизменение. Его творчество в послевоенные двадцатые годы свидетельствует, что народ перестает восприниматься им как пассивная масса, достойная только милосердия, участия, снисхождения. Народ осознается как активно действующая историческая сила, имеющая свои этические принципы, с высоты которых он может не только судить, но и приводить в исполнение свой приговор. Размышления писателя о социальной справедливости, о народном суде, о возмездии содержатся в его произведениях «Голубой аист» (1921) и «На постоялом дворе Анкуцы» (1923). Народному гуманизму, творческому гению румына пахаря и овцевода посвятил он свою речь на выборах в Академии (1923), названную им «Народная поэзия».

Повесть «Чекан» — итог многолетних размышлений писателя о судьбе народа, о его историческом праве на отмщение за многие столетия гнета и бесправия. Садовяну еще не говорит, что отмщение — закон как бы исторический, но готов уподобить его закону природы: