Читаем Румынская повесть 20-х — 30-х годов полностью

Надо думать, что Ибрэиляну на закате жизни было чрезвычайно больно смотреть на разрушенные иллюзии. И прямо отречься от попоранизма, критически его проанализировав, видимо, было невозможно. Ибрэиляну, автор тонкого аналитического труда «Критический дух в румынской литературе и культуре», не мог собственной рукой приписать к нему последнюю главу о крахе долгое время лелеемых идеалов. Это было сверх его человеческих сил. Но невозможно было и просто похоронить в себе надежды и боль целого поколения, не разобравшись в сущности социально-этической доктрины, служению которой были отданы лучшие годы. И вот Ибрэиляну переходит из области социально-этических проблем в сферу чувств и этики. И это логично. Действительно, если все самые благородные чувства и возвышенные побуждения оказались в сфере жестких и даже жестоких социальных и классовых отношений всего лишь розовым прекраснодушием, то это вовсе не значит, что моральные ценности вообще ничего не стоят, наоборот, ценность их возрастает по мере того, как все жестче и бесчеловечнее становятся социальные отношения.

«Адела» — весьма своеобразное литературное произведение. Автор называет его отрывками из дневника. Итак, повесть или повествование о любви доктора Эмила Кодреску к Аделе, изложенная в виде дневника, то есть в виде хронологически расчлененной исповеди, самоанализа. Взаимоотношений в этой повести нет. Что думает, что чувствует Адела, остается неведомым. Ее слова, жесты, что так многозначительны для Кодреску, поскольку возбуждают в нем бурю переживаний, заставляя страдать, пускаться в рассуждения и погружаться в размышления, являются по сути дела картиной его внутреннего мира. Сужая переживания и течение любовного чувства до исповеди одного человека, до его рассуждений о собственных чувствах, до их анализа, Гарабет Ибрэиляну создает как бы своеобразный трактат о любви. Ибрэиляну исходит из естественного и неоспоримого положения, что любовь царит в сфере чувств, что она порождена инстинктом продолжения рода, но, рассматривая ее в сфере человеческих отношений, настаивает на том, что инстинктивное, чувственное начало должно быть осознано человеком, недаром же он именуется «человеком мыслящим», ибо в человеческой жизни, как личной, так и общественной, любовь не одностороннее выражение чувственного притяжения, оно должно быть обоюдным, взаимным, и человек чувствующий должен быть одновременно и человеком мыслящим, поскольку любовь накладывает на него определенные обязанности, требует, чтобы она совмещалась с этическими условиями и условностями, без чего не возникает необходимой гармонии, а значит, исчезнет и любовь.

Любовь Эмила Кодреску к Аделе — это муки, но это муки совести, которая обычно просыпается как сожаление о содеянном, если содеянное приносит другому человеку боль, несчастье, позор. Но у Кодреску совесть не «постфактум», а «предфактум». Она заговорила в нем вместе с вспыхнувшим чувством и повернет все: собственное положение, разницу лет, жесты и слова — все намеки, по которым можно угадать чувства Аделы, поверяет на возможность гармонии, слияния в единое целое, ибо Кодреску, как это можно вывести из всех его размышлений, понимает любовь как и древний греческий философ Платон, который писал: «Любовью называется жажда целостности и стремление к ней».

Как фон, на котором происходит драма совести, переживаемая Эмилом Кодреску, в повести даны несколько семейных портретов, изображающих чету Дувидов, супругов Тимотин, корчмаря и корчмарку, пару деревенских любовников. Фон этот не нейтрален, он вводится автором, чтобы показать, как же представляет себе идеал семейной жизни сам Эмил Кодреску. Автор не пытается изобразить мечту своего героя, он изображает ее методом отрицания: Кодреску то с легкой иронией, то саркастически, то брезгливо относится к проходящим перед его глазами парам, давая таким образом понять, что все эти варианты «не его романа». Так любовь оказывается под двойным контролем и совести и духовности, ибо все, что видит Кодреску вокруг себя, можно назвать, по меньшей мере, бездуховностью.

Повесть «Адела», это единственное художественное произведение критика и мыслителя Гарабета Ибрэиляну, следует рассматривать как итог развития общественно-философской мысли автора, как результат исторического опыта, который гласит, что социальные проблемы невозможно решать одними этическими мерами, но эта же повесть, утверждает, что в человеческом обществе без этики не может решаться ни одна проблема, в том числе и социальная.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Радуга в небе
Радуга в небе

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

Дэвид Герберт Лоуренс

Проза / Классическая проза
The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза