Румынские мифы. От вырколаков и фараонок до Мумы Пэдурий и Дракулы

В целом образ коня в румынских сказках, преданиях, песнях и так далее встречается очень часто. В мифологическом смысле у этого животного противоречивый статус. С одной стороны, конь считался проклятым (обреченным вечно испытывать голод), и версий проклятия было несколько: то ли в ту ночь, когда Богоматерь рожала младенца Христа, конь непочтительным образом продолжал поедать овес; то ли первым, кто его оседлал и тем самым лишил чистоты, была Ева; то ли дьявол вылепил его из земли, которую добыл со дна мира (и потому, если идет речь о том, что дьявол вселился в какое-нибудь домашнее животное, конь окажется первым в списке подозреваемых). С другой стороны, в румынском фольклоре лошади занимают очень важное и во многом почтительное место: они прислуживают святым, им посвящены песни, баллады, колядки, и мало какая сказка про Фэт-Фрумоса обойдется без верного говорящего скакуна. Возможно, почтение к лошадям уходит корнями в давние времена, предшествующие римскому завоеванию, и связано с уже упоминавшимся культом Фракийского всадника.

Овидиу Бырля делит остальных второстепенных персонажей на две группы, выделяя категорию «Необычные товарищи» (tovarășii năzdrăvani), в которой у каждого героя какое-то определенное качество усилено до нечеловеческих масштабов[23].

Флэмынзилэ, воплощение голода

Это существо великанского роста, иссохшее, словно копченая рыба, — кожа да кости. Глаза у него запавшие и сияют, как светлячки во тьме. Флэмынзилэ постоянно в поисках еды, он пожирает все, что увидит, — даже землю — и все равно стонет, дескать, умираю от голода. Он такой худющий, что всякая одежда с него падает, ребра можно без труда пересчитать, а желудок кажется прилипшим к хребту. Там, где прошел Флэмынзилэ, начинается голод.

В фантастической поэме Емилиана Букова «Андриеш» образ Флэмынзилэ совмещен с другим персонажем — слепым Окилэ, о котором расскажем чуть дальше, — но неимоверный голод великана передан безупречно.

— Ай-ай-ай!
Сотню лет
Я не ел…
Где обед? —
Нет как нет!
Ай-ай-ай!
Что ни дай —
Проглочу!
Есть хочу!
Ох, есть хочу
С каждым годом все сильней!
Жду и жду,
Где найду
Я еду
Повкусней,
Да, да, да!
Пожирней!
Съел я скалы давно,
И коров, и коней,
И леса заодно,
От ветвей до корней, —
Обглодал целый край.
Ай-ай-ай! Есть давай!
Нынче пусто везде,
Я томлюсь по еде,
Лишь еда на уме,
Сало, мясо и хлеб!..
И к тому ж я ослеп,
Прозябаю во тьме!
Кэпкэун-людомор
Затуманил мой взор,
Погасил мне глаза.
А за что? Почему?
Не пойму ни аза!
Я быков его съел
И коров проглотил,
И колдун Кэпкэун
Мне стократ отплатил!
Кто тут есть?
Что бы съесть?
Я тотчас ухвачу,
Прямо в пасть потащу,
Разжую, проглочу!..
Есть хочу!
Ох, есть хочу-у-у!..[24]

Сетилэ, воплощение засухи

По сути, похож на предыдущее существо — они в каком-то смысле братья, — но выглядит иначе. Сетилэ — коротышка, похожий на бочонок, а живот у него словно бурдюк. Губы постоянно потрескавшиеся от жажды, язык вывален, словно у пса в разгар летней жары. Где увидит реку — выпивает, оставляя пересохшее русло с прыгающими рыбами. Он способен выпить море и, согласно одному из преданий, именно это и делает раз в семь лет (поскольку надо долго ждать, чтобы снова собралась вода).

Сетилэ и Флэмынзилэ — гроза любого края, ибо там, где эта пара побывает, остается лишь пустошь, и все живое стремится покинуть ее как можно скорее.

Емилиан Буков в «Андриеше» написал и про Сетилэ, только вот совместил его образ с сорбулом — уже упоминавшимся водяным из совсем других преданий. Получилось тем не менее зрелищно:

…Поперек речного ложа,
Заграждая путь волне,
Разлеглась такая рожа,
Что не встретишь и во сне!
Горб огромный на спине,
Чешуей покрыта кожа,
Камыши торчат в ушах,
Вдоль хвоста растет высоко
Исполинская осока,
А в траве и в камышах
Копошится тьма болотных
Отвратительных животных,
И столбом стоит с утра
Комарье да мошкара.

Джерилэ, повелитель зимних ветров и морозов