Рунная птица Джейр (СИ)

– Бей! – завопил Лоратин, и с его пальцев сорвались две шаровые молнии. Они с жужжанием пронеслись прямо над Реваком и ударили в возникших из бреши мертвых хаутов, разнося их в куски.

Через покрытые изморозью трупы людей и коней в медленно затягивающуюся брешь полезли пехотинцы. Бен Ревак увидел их глаза – остановившиеся, лишенные жизни. И еще, мертвецы ворчали, как ворчит вцепившаяся в слишком большой кусок мяса собака.

Рослый центурион с длинным мечом возник перед Реваком. Охотник принял его удар на древко топора и попятился назад. На распухшем белом лице мертвого центуриона не были никаких эмоций – просто маска смерти. Ревак завопил, ударил прямо в это лицо. Лезвие топора раскроило череп умертвия, но враг не упал, задергался, будто в конвульсиях, ударил щитом снизу вверх, выбивая топор из своего черепа – и пошел вперед. Вторым ударом Ревак все же сбил тварь на снег и начал рубить, будто мясную тушу на плахе, пока центурион не перестал шевелиться. Новые твари, прорвавшиеся за Завесу, заставили Ревака бросить поверженного врага.

Ингольд погиб, его буквально разорвали десятки мертвых рук, и впервые снег на вершине Ледяного Клыка окрасился живой кровью. Адамир, впавший в исступление, молотил врагов своей огромной дубиной и горланил какую-то древнюю погребальную песню на языке йорманов. Вокруг него уже громоздилась куча изуродованных трупов, но тут мертвый хаут достал его из седла ударом копья. Песня оборвалась: взревев, Адамир отбросил дубину, кинулся на всадника и, стащив его с седла, своими огромными ручищами свернул ему шею, будто пойманной крысе. Его тут же обступила толпа тварей. Адамир отшвырнул труп, вновь запел и кулаками пытался проложить себе дорогу, но поздно – умертвий было слишком много. Песня прервалась булькающим звуком, и мертвецы заурчали, сбившись в кучу над раздираемым телом. Лоратин испепелил кровожадную нежить метко пущенным огненным шаром, однако пережил Адамира всего на несколько мгновений – прилетевшая из темноты стрела пробила ему голову, и маг рухнул со скалы вниз.

Возникший за гаснущим Занавесом всадник, тот, что сразил Лоратина, посмотрел на Лале. Девушка будто в кошмаре услышала мертвый, леденящий сердце голос:

– Лучница? Хорошо. Я тоже неплохой лучник. Покажи свое искусство.

Лале еще успела подумать, что все сделала быстро. Отработанным за годы охоты и тренировок движением выхватила стрелу из колчана за спиной, наложила на гриф лука, подняла оружие, ловя в прицел возвышавшуюся над головами мертвых легионеров фигуру всадника в черных доспехах и высоком шлеме, увенчанном золотой короной. Однако испещренная огненными письменами стрела прилетела за миг до того, как она спустила тетиву. Ударила прямо в грудь, под сердце, ломая ребра, разрывая аорту и легкое.

– Мамочка! – удивленно шепнула Лале и умерла.

Ревак видел все это и закричал. Завопил, чтобы не сойти с ума от ужаса, бешенства и отчаяния. Перехватил скользкий от мертвой застывшей крови топор и побежал вперед – к Завесе, прямо на убийцу Лале и Лоратина.

Всадник не шелохнулся. Его горящие огнем в прорезях шлема глаза были обращены на Ревака, но он продолжал держать лук у бедра. Навстречу Реваку лезли новые умертвия. Охотник сбил на снег одного, разрубил шею другому, раскроил голову третьему. И еще успел увидеть, как заклубилась белесая мгла справа и слева от всадника-убийцы, и проступили в этой мгле очертания еще пяти конных воинов, неотличимых от первого.

Ревак остановился и посмотрел вниз, на свой живот. Копье мертвого легионера пробило его кольчугу и глубоко ушло в тело. Странно, но боли Ревак даже не почувствовал.

Мертвецы набросились на него со всех сторон, и кровавое пиршество началось.

***

Над Ледяным Клыком завыла Последняя буря.

Бешеный ветер сбивал с ног, запорашивал глаза снегом, острые ледяные осколки резали кожу, как бритвенные лезвия.
У ворот святилища собралось восемь человек – последние из охотников Митары. Раненные, окровавленные, усталые, с иссщербленным оружием. Все остальные полегли на подступах к храму, отбивая атаки мертвого воинства. Сколько их было? Немного. Но каждый из них сражался за пятерых…

– Что скажешь, Бьеран? – спросил старший из уцелевших. Его товарищи смотрели на Бьерана с равнодушием, которое яснее ясного говорило о том, что они уже знают свою судьбу. С равнодушием, но без страха.

– Удерживайте ворота, – только и мог сказать Бьеран, повернулся и зашагал через двор к храму.