Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов

После гонки в Солтон-Си я был в неплохой физической форме, но наступила пора готовиться к Бэдуотеру. Я тщательно рассчитывал тренировки, зная, как всякий бегун, насколько важно определить грань между «слишком много» и «слишком мало». Мне всегда плохо давался подсчет дистанции, и я предпочитал сосредотачиваться на длительности. Я ненавидел «бегать на 50 километров», но легко мог пробежать шесть часов. Мне нравилось точно знать, когда я закончу.

Однажды я спросил Астасианну, не хочет ли она присоединиться ко мне. Я сказал, что с пониманием отнесусь к ее отказу, но для меня это бы много значило. Другими словами, я сделал ставку на ее чувство вины. Я знал, что ей нравится бегать в одиночку, но надеялся переубедить ее, чтобы она мне помогала. Она нехотя согласилась.

Примерно час во время нашего первого забега мы болтали не переставая, наслаждаясь обстановкой. Потом она сказала:

– Не так уж плохо. Ты всегда бегаешь так медленно? Теперь я понимаю, почему ты не останавливаешься шесть часов подряд.

Я остановился и сделал вид, что сержусь:

– Ну, если ты хочешь посмотреть, как я на самом деле бегаю, то почему бы тебе не поехать на Бэдуотер в качестве моего помощника?

– Ты серьезно? Боюсь, я буду тебя только отвлекать.

– Если честно, твое отсутствие будет отвлекать меня еще больше. Мне очень хочется, чтобы ты поехала со мной. Это очень тяжелая гонка для всех участников, но для тебя она тоже будет нелегкой. В конце концов, жара одинакова для всех.

Она сказала, что подумает.

Странно, что мне до такой степени хотелось видеть ее с собой на Бэдуотере. Мне хотелось, чтобы она поняла, какой я на самом деле. Хотелось, чтобы она знала меня лучше любого другого человека на свете. Я понимал, что на Бэдуотере нельзя утаить свою истинную натуру. В каком-то смысле я торопил события и хотел узнать, действительно ли она любит меня. На Бэдуотере она увидит меня настоящего – плохого, безобразного и, возможно, кое в чем хорошего. К 215-му километру она должна осознать – тот ли я человек, который достоин быть рядом с ней. Сам-то я уже знал, что безумно хочу видеть ее рядом и что люблю ее по-настоящему, как никогда в жизни. На следующий день она согласилась.

– Ого, а ты и вправду хорошенькая.

Это были первые слова матери при виде моей новой подруги. Мне показалось, что меня она вообще не замечает. Она всегда неплохо разбиралась в женщинах. Я решил навестить ее перед Бэдуотером, и Астасианна согласилась поехать со мной. Я наблюдал за тем, как она подходит к моей матери и знакомится с ней. Мама протянула руку и пальцем погладила ее по лицу. Дойдя до волос, она склонила голову набок и сказала:

– Только посмотрите. И как это у них получается?

Волосы у Стейси были очень волнистые, а маму уже ничто не сдерживало в разговоре.

Мы с Астасианной пододвинули стулья и посидели рядом с мамой. Она выглядела немного растрепанной, как если бы не очень хорошо спала. Я вышел поговорить с медсестрами по поводу ухода за ней. Когда я вернулся, мама сидела в кресле, а Астасианна расчесывала ее. Глаза мамы блаженно слипались. Стейси подняла голову и улыбнулась. Было видно, что она делает это не через силу, как какую-то нудную обязанность. Моя мама ей на самом деле нравилась, и она хотела доставить ей удовольствие и узнать ее поближе – по крайней мере то, что осталось от нее.

На Бэдуотере нельзя утаить свою истинную натуру. Стейси должна понять, тот ли я человек, который достоин быть рядом с ней.

Мама жила исключительно настоящим моментом, поэтому, когда ей хотелось что-то сказать, она так прямо и говорила. Пусть иногда ей не хватало слов, но она умела говорить по существу.

– Рядом с тобой так спокойно, – сказала она Астасианне. – Я тебе доверяю.

14 июля мы ехали из Вегаса к Фёрнис-Крик на регистрацию в забеге Бэдуотер, и всю дорогу я не мог сдержать возбуждения. Я вертелся по сторонам, показывая на знакомые детали ландшафта: Данте-Вью, Забриски-Пойнт, широкие соляные равнины. Когда мы подъезжали к Долине Смерти, мне хотелось побыстрее ощутить обжигающие лучи солнца. На протяжении нескольких недель передавали сообщения о небывалой жаре, установившейся в Национальном парке Долина Смерти. Пять дней подряд температура не понижалась ниже отметки в 54 градуса. В вечерних новостях и по NPR давали различные советы, что подзадоривало меня еще сильнее. Рекорд температуры был установлен ровно 100 лет назад: 57,2 градуса в июле 1913 года. Я говорил всем, что мне хочется увидеть на термометре 57,8. Чем жарче, тем лучше. Сидя рядом, Астасианна смотрела на меня в изумлении, словно думая: «Что это за идиот? Настоящий сумасшедший!» Но, кажется, ей это нравилось. Она не раз повторяла, что «нормальное» для нее означает «скучное».

– Ну уж со мной тебе точно скучать не придется! – говорил я в ответ.