Руны на броне

В разгар тренировки я будто невзначай посетовал, что рысь пошла нынче не та. Какой-то малолетний маг выстаивает против них в трансе по пять минут, профессиональный раунд на секундочку, а иногда за воображаемые канаты выносят даже рысей.

Рыси мою шутку смешной не нашли, особенно озлобились Клава и Надя. Мухаммед же посоветовал прошвырнуться по рынку — авось, кого получше найду. Авдей развил его идею:

— Не смотри на горностая. У них в трансе бонус к собственной силе и скорости, когда реальная драка насмерть. Упоение или бешенство. Если нападают, усиливаются почти на две трети, а если что-то своё защищают, то на треть.

— У воинов-росомах наоборот, — ворчливо добавил Мухаммед. — Только горностаи и росомахи искренне должны считать это что-то своим.

— Потому для них так важно воспитание патриотизма, — задрав палец, молвил Авдей и буднично договорил. — А в учебных схватках нет никого сильнее рысей.

— Короче, сам виноват, — серьёзно сказала Катя.

Она занималась с тренажёрами и с Надей или Клавой. Другим к драгоценной Катеньке подходить не рекомендовалось, девочки зверели. Потому я с покаянным видом со всеми согласился и продолжил занятия.

После физкультуры душ, и в кадетской повседневке вышел в гостиную. Там со всеми вместе учтиво поздоровался с курьером штаба и с Павлом Фёдоровичем. С доктором я успел поговорить до обеда, сказал просто, что не жалуюсь пока на самочувствие. Он на меня посмотрел добрыми глазами и поверил. А вот к военному у меня появились вопросы.

За столом, понятно, ничего не обсуждали. После обеда Павел Фёдорович увёл Катю на осмотр, а я военного в свой кабинет. Усадил его в кресло для посетителей, сам разместился на боярском своём троне и душевно проговорил:

— Старик, вот как сам думаешь. Почему я должен вас каждую неделю запоминать, точно зная, что это ни к чему — через неделю нового пришлют?

— Так эта, — смешался воин. — Ну, сам смотри. Пакет нам дают вечером в субботу. Быть обратно с докладом мы должны в понедельник, как начальник приходит. У тебя, бывает, до двух часов, да в дороге двенадцать…

— Тяжко, — покивал я.

— Да не! — воскликнул воин. — Остальное ведь культурная программа!

Я скептически на него посмотрел. Какая ему программа?

— Ну, в Москве! После Семёновска! А служба идёт! — попробовал военный донести до меня полноту идеи. Судя по роже, я ничего не понял, и курьер со вздохом сказал просто. — Короче, поощряют нас так по очереди.

— А! — изобразил я догадку и перешёл к делам. — Тогда давай, чего там у вас.

Воин открыл папку и, вынимая первый документ, забубнил. Я его слушал, просматривал бумаги, подписывал и возвращал. Через двадцать минут в кабинет вошла Катя со своим стулом. Уселась тихонько и стала слушать, но военный покраснел и заговорил медленнее. Потому я не вдавался, просто прочитал, подписал и отпустил бедолагу.

Как только он ушёл, все вместе собрались в гордуму. Там я уже спокойно узнал, что покойный боярин продал мне все производственные земли незадолго до нашего поединка. В конце-то концов, за всё платит Православный Фонд британскими деньгами, это практически не моё дело.

С Катей отобрали сельские участки, да я подписал бумаги, что принимаю на баланс пехотную дружину. Клерки попросили ещё подписать платёжные бумаги за налог и оформление да простились с нами на неделю.

Без малейшего сопротивления пошёл за Катериной в церковь. Мне многое нужно сказать богу. Пусть эти бояре сами меня вызвали, считай, напали. И пусть прекратил я путь убийц — они бы перешагнули через мой труп и продолжили убивать всех, кто встанет на пути.

Я не должен радоваться таким победам, не имею права гордиться ими даже в душе. Он не просто так сказал «не убий», они всё равно были люди. Тем более капитан… впрочем, это лишь моё и бога дело.

Сходили мы, значит, в храм и, помолясь, пришли в библиотеку гордумы. Добрые тётки-библиотекари положили на мой стол подшивку той же газеты, выдали мою тетрадь с повешенным и тезисами по-немецки. А Катя назвала имя нового журналиста.

Специально не стану вспоминать это имя. Ну, просто же сволочь! Пусть скотина будет мне просто врагом, без имени. Для меня, если честно, все эти Курты и Францы слились в некоего безымянного, но, тем не менее, омерзительного немецкого журналиста.

Я сказал Кате, когда мы после библиотеки ехали к камню, что перестал их различать. Судя по фото, просто люди, на них словно воздействуют какой-то русофобской магией.

— Ты не далёк от истины, — ответила Катя. — Эта магия называется «повесточка». Она действует медленно и неуклонно, и русофобский яд проникает в массы. Люди почти не виноваты, они просто отравлены. Я хотела, чтобы ты понял.

— Ну, понял я, — проворчал я сварливо. — Делать-то что?

— Ничего с «повесточкой» обычными средствами не поделать, — сказала она. — Противоядия нет, слова бесполезны. Возможно, поможет очень большой страх. Ужас. Но это неточно.

— Зачем же мне это понимать? — воскликнул я.

— Просто ты прав, но ты даже не знал, насколько, — ласково молвила Катя. — Теперь знаешь. Ты уже их страх. И ты растёшь.