Руны смерти, руны любви

– Спасибо, Оле, – Рикке по достоинству оценила и тон Оле, и «юную красавицу», и то, как добросовестно Оле отнесся к ее просьбе. – Я знаю, что на тебя всегда можно рассчитывать.

– Все рассчитывают на Оле Рийса, – поняв, что Рикке не сердится, Оле мгновенно превратился в прежнего ворчуна, – только на кого может рассчитывать Оле Рийс?..

– Одно уточнение, Оле! – спохватилась Рикке. – Йокум Эрландсен не гомосексуалист. С чего ты это взял?

– А я разве говорил, что он гомосексуалист? – удивился Оле.

– А что означает слово «педрила»? – вопросом на вопрос ответила Рикке.

– Так это я по привычке.

– Вспомни Вигго Нордстрёма, – посоветовала Рикке.

Прокурор Вигго Нордстрём был вынужден срочно уйти в отставку после того, как выступая перед журналистами употребил выражение «найти кусок угля у в заднице у негра». Денек выдался трудный, журналисты рвали Вигго на части, а сам он, хоть и прокурору это не к лицу, любил оживить свою речь каким-нибудь ярким словцом. Вот и доигрался.

Рикке ждала информацию по Йокуму уже на следующий день, но Оле сказал, что ему нужно время, чтобы кое-что проверить и взял тайм-аут до понедельника. Оле не был склонен к напрасным трудам, он всегда сначала думал, а потом делал, поэтому Рикке поняла – что-то там с Йокумом неладно, то есть непросто…

Оскар Йерихау откликнулся на письмо Хенрика сразу же. «И полчаса не прошло, как я получил ответ», сказал Хенрик. Он любезно распечатал для Рикке письмо Йерихау, чтобы она могла его проанализировать. Но анализировать, собственно говоря, было нечего. «Уважаемый господин Кнудсен, – писал Йерихау. – Я польщен и, если честно, немного удивлен интересом, который вы проявляете к увлечению моей молодости. Рад буду видеть вас у себя в любое удобное вам время в субботу или воскресенье. Искренне ваш, Оскар Александер Йерихау».

– Я ответил, что мне было бы удобно в субботу в полдень. Мы встанем, позавтракаем и не спеша поедем смотреть картины. Про тебя я ничего не писал, поставим Оскара перед фактом. К бесцеремонности журналистов все давно привыкли. Ты поймала меня на пороге моего дома и увязалась за мной, а я не смог тебе отказать…

«Мы встанем, позавтракаем…», как о чем-то, само собой разумеющемся, говорил Хенрик и душа Рикке наполнялась теплом от этих слов. Уже невозможно было представить, как раньше она жила без Хенрика, без его любви, без пятничных вечеров, без страстных ночей, без субботних прогулок, без вечерних телефонных разговоров, без шутливой переписки в скайпе. Сидишь на работе, печатаешь какую-нибудь нудятину, за окном типичная копенгагенская серость и вдруг в оконце появляется смайлик и какая-нибудь веселая белиберда. Что есть счастье, если не это? И что есть любовь?

В то же время, Хенрик не стеснял и не отягощал Рикке, не вторгался в ее прайвеси. Его присутствие в жизни Рикке не ощущалось как нечто обременительное, несмотря на то, что с каждой неделей этого присутствия становилось все больше и больше. Деликатность и уважение, вот из чего был сделан Хенрик. «Ты такой хороший», говорила Рикке, касаясь Хенрика, словно проверяя, человек перед ней или бесплотный дух. В то, что на свете существуют мужчины, которых с небольшой натяжкой можно назвать идеальными, поверить было трудно, но вот он, Хенрик – только руку протяни.

Насчет халявной выпивки Хенрик ошибся – Йерихау предложил жасминовый чай. На середине круглого стола, накрытого красной скатертью, стояла маленькая вазочка с пеббером,[95] явно оставшимся от прошлого рождества. Рикке представила, как на этом столе, на этой же самой скатерти, Йерихау татуирует мертвых женщин и наотрез отказалась от чая. Глупость, конечно, разыгравшееся воображение, не более того.

Она немого изменила внешность. Скрутила обычный конский хвост в тугой узел, обвязала голову ярким бирюзово-золотистым платком на манер банданы, надела солнцезащитные очки с желтыми стеклами. Хенрик при виде этого маскарада хмыкнул и покачал головой. Рикке понадеялась, что это покачивание было одобрительным, но уточнять ничего не стала.

В баре Йерихау вел себя сдержанно, в чем-то, даже, скованно, а в роли гостеприимного хозяина суетился и болтал без умолку. У страхового агента язык должен быть хорошо подвешен, иначе он ничего не заработает. Судя по дому и обстановке, зарабатывал Йерихау неплохо. Никакой роскоши, но полный достаток. Угощение в виде старого печенья, да еще и в крошечном количестве, в таком доме смотрелось немного смешно. Но, недаром же говорят, что богат тот, кто мало тратит. Рикке поразила невероятная чистота жилища Йерихау, которую так и хотелось назвать стерильной. Ни пылинки, ни паутинки, ни пятнышка, ей такой чистоты никогда в жизни не добиться. Эпилептоид, привыкший заметать следы и прятать улики? Или просто эпилептоид?