Руны судьбы

И вот теперь он вновь задумался о Лисе, об этом человеке, одержимом демонами, или демоне в людском обличье, которого они преследовали уже больше трёх месяцев по всей стране в сопровождении солдат, преследовали и не могли поймать. Он сидел за столом, грел руки у кувшина с кипятком, вполуха слушал пение мальчишек за окном и ловил себя на мысли, что немного им завидует. Всё произошедшее на улице «Синей Сойки» было для них не более чем забавным случаем, лишним поводом попеть, поорать и посмеяться над монахами и испанцами.

Для Томаса же в полуночной пляске содержалось нечто большее. По большому счёту, наверное, только он понимал, что в действительности произошло.

Этот еретик, этот рыжий травник просто очень хотел, чтобы случилось так, как всё случилось. Можно сказать, что он молил об этом, только вот кого? Томас не знал, что стало ему в помощь – ведовские ритуалы, приобретающие, как известно, eve bruma nox[69] особенную силу, промыслы стихийных элементалов или бесовские заклятия, но травник очень хотел, чтобы они танцевали.

Очень-очень.

И они затанцевали.

Томас это почувствовал и оказался единственным, кто устоял, кто истовой молитвой смог поставить Слово против Слова. Ещё он уловил, что беглецов было трое – двое мужчин и мальчишка. И ещё: в тот миг он распознал, в какую сторону ушёл злосчастный травник. Знал, чувствовал и… никому не сказал. Потому что понимал – иначе травник будет убивать. Откуда это понимание пришло, он не смог объяснить. В тот миг он даже не задумывался, просто почувствовал, что если будет так, преследование обернётся кровавой бойней.

Но сейчас он понимал, что причиной был страх. Страх слепой и безрассудный, который примораживает ноги к земле, а язык к челюстям. Ничего подобного Томас до сих пор не испытывал. Во всяком случае, не помнил, чтоб испытывал.

Помимо прочего, Томаса одолевало странное чувство, будто этот травник ему гораздо более знаком, чем он считал. И вот тут его размышления заходили в полнейший тупик, ибо увидеть Лиса до этого момента Томасу было решительно негде.

Разве что на портрете.

За всем этим Томас так отрешился от окружающего мира, что не сразу осознал, что его зовёт брат Себастьян, и тому пришлось повторить свой возглас дважды или трижды.

– Томас, глупый ты мальчишка! – в голосе монаха слышалось уже откровенное раздражение. – Ты что, уснул там над своим кувшином? Иди сюда и подлей мне воды.

Тот вздрогнул и поспешил исполнить приказание.

– О чём ты так задумался? – спросил его монах, когда вода в бадье достигла нужной теплоты.

– О Лисе, учитель, – честно признался Томас. – Я думал о Лисе, об этом т-травнике из леса.

– Из леса? – поднял бровь брат Себастьян. – А почему ты решил, что он из леса?

– Я не знаю, – уклончиво ответил тот. – Мне просто т-так кажется.

Брат Себастьян заёрзал. Горячая ножная ванна привела его в хорошее расположение духа. Вдобавок размышления Томаса, по-видимому, оказались в некоторой степени созвучны его собственным.

– За то время, что я путешествую с тобой, – задумчиво проговорил он, – я научился доверять твоим предчувствиям. Может, ты и в самом деле прав, и искать его следует в лесу. Гёзы завели привычку прятаться в лесу и заниматься разбоем. Этот человек, Лис – достойный противник, искушённый в философских спорах, дальновидный, коварный и хитрый весьма, что наводит на мысли о его дьявольской сущности. Мы потерпели поражение и отступили. Но мы не сломлены, хоть дело оказалось сложнее, чем я предполагал. Всё же я далёк от мысли послать суппликавит гроссмейстеру или королю. У тебя не раз может возникнуть мысль сдаться и отступить, особенно после всего, что с нами приключилось той злосчастной ночью. Но это ложный путь, и горе нам, если мы по нему пойдём. Помни об этом, мой мальчик. Но я вижу, грустные думы не оставили тебя. Что за сомнения тебя одолевают?

Томас помедлил и решил ничего не скрывать.

– Те речи, которые он говорил через дверь… – проговорил он. – Про г-господа Иисуса Христа и про церковь. В них есть хоть кэ-э… капля истины?

– Ах, вот в чём дело… – Себастьян откинулся на подушки. – Что ж, я понимаю тебя: подобные суждения и в самом деле способны смутить неокрепшую душу.

Он сдвинул ладони домиком и замер, пошевеливая пальцами и глядя пред собой в никуда. Поза эта, свидетельствующая о крайней степени сосредоточения, была юноше хорошо знакома, и Томас молчал, терпеливо ожидая продолжения.

– У церкви и у инквизиции много врагов, особенно среди вероотступников и всех инакомыслящих, – начал монах. – Обилие знаний так же страшно, как и оголтелое невежество, ибо и то и другое есть две крайности, а где крайности, там перекос и нет устойчивости. А ересь подобна гнили – она не приходит извне, но подтачивает плоды изнутри. Стоит лишь раз дать ей поблажку… Скажи мне, Томас, знаешь ли ты, как образовался наш орден?

Продолжать ответ вопросом в форме диалога было обычной манерой отца Себастьяна. К такому повороту Томас также был привычен и потому ответил с готовностью: