– Сразу. Это где-то здесь, – травник стукнул себя в грудь и закашлялся. – Я начал понимать, что, вопреки себе, хочу быть с ней. Потом, когда я оттолкнул её, отверг… Ну, в общем, сразу всё прошло. Мне это показалось подозрительным. Так уже было однажды. Я опять едва не пошёл на поводу у чужих желаний. А потом – три дня назад – она помогла мне вернуть мальчишку. Просто захотела и вернула. И вот тогда я понял, что произошло между нею и парнем в сарае. Жаль, я не сразу её узнал.
– Да. Вспомни,
– Я не могу, – Жуга помотал головой, взгромоздился на пень и обхватил колени руками. Передёрнулся зябко. – Не хочу. Боюсь. И ты не говори ей, прошу. Быть с ней это значит стать таким, каким она захочет. Я не хочу терять себя. Я не знаю, не представляю, что она может натворить! Но я боюсь. Ты веришь мне,
«
– Может быть, поэтому я больше и не вижу будущего. И есть ещё одна опасность.
Травник поднял взгляд.
– У неё нет желаний, – сказал он. – Никаких. Она абсолютно инертна. Она – никто. В ней нет определённости. Она не хочет ничего. Вернее –
С кухни тянуло восхитительными запахами. Судя по ним, сегодня затевалось пиршество. Все завсегдатаи в такую непогоду сидели по домам, проезжий тракт был пуст, и единственный посетитель получил в своё распоряжение весь трактир от крыши до фундамента, с хозяином и челядью, а также содержимым кухонь и подвалов. Но суеты и спешки не было. Широкий, с точёными ножками, стол ломился от еды, а трактирщик раз за разом приходил и удалялся, чтобы принести новые блюда. Тушёный сладкий перец с овощами, творог и солёные оливки с юга, жареная рыба, сырные шарики с укропом, лепёшки, блинчики, копчёности, лапша и сладкий рис, в общем, всего понемногу. Трактирщик знал своё дело: всё было приготовлено с любовью и умением. В горшке дымилась куриная похлёбка с травками и сельдереем. В отдельной миске горкой лежали колбасы и сосиски – всё как положено.
Золтан откинулся на спинку стула и расслабился. Наконец-то можно отдохнуть. После того, как он был вынужден оставить «Пляшущего Лиса», только здесь и получалось прилично поесть. Он глотнул из бокала и зажмурился от удовольствия. Сладковатая терпкость старого вина защекотала ноздри. Ради дорогого гостя хозяин не поскупился и откупорил, наверно, лучшую свою бутылку.
Хагг прискакал сюда под вечер. Начинался снегопад, всё небо затянули тучи, он гнал коня, стремясь успеть до темноты, бил шпорами и поддавал нагайкой. Каурый жеребец с неровной рысью, купленный по случаю и второпях, всё время увязал в сугробах и оскальзывался, случалось, даже падал на колени. Выл ветер, мокрый снег хлестал в глаза, Золтан нахлобучил шляпу и ругался через стиснутые зубы. Овальные, неярко освещённые окошки постоялого двора он увидел, лишь когда подъехал к нему чуть ли не вплотную, а проезжая под воротами, ударился о вывеску головой.
Вывеска, кстати говоря, была ничего себе: железная, витиеватая, на двух цепях – «Безумный Коновал».
«Наконец-то!» – с облегчением подумал Хагг, спрыгнул с коня и направился в дом. Забухал кулаком.
– Иоганн! – крикнул он. – Иоганн, открывай!
Внутри задвигались. Через минуту трактирщик открыл, посветил на путника большим железным фонарём сквозь росчерки летящих снежных хлопьев и всплеснул руками (а точней сказать – рукой, поскольку в правой он держал фонарь).
– Господин Золтан, никак вы? – вскричал он. Голос у него был очень громкий и высокий. – Какими судьбами? Надолго к нам? Да что же это я… Проходите, проходите, раздевайтесь… Вы на лошади? – Он выглянул за дверь, нос к носу столкнулся с конём, который тоже потянулся к свету и теплу, и раздражённо помахал рукой: – Прочь, глупая, скотина. Пошла, пошла!.. Ой, это я не вам. Вы проходите: там огонь, тепло… Я сейчас насчёт ужина распоряжусь. Вы ведь будете ужинать? – Золтан кивнул. – Да? Ага. Берн! – он обернулся. – Берн, негодный мальчишка, где ты? Берн! А, явился. Поводи лошадь господина, потом отведи в стойло, распряги, оботри и задай корму. Да быстрее, снег же на дворе! Самому себе работы добавляешь.