Русь. Книги 1-4

Слово за слово — не только сам был разговорчивый человек, но и кого хошь разговорит. Не учен еще был гридень, всей житейской премудрости не понимал. Вот возьми он да и сболтни: то туда, то сюда пошлют — замаялся я со своим боярином.

— А что так? — насторожился человек.

— Съехались, вишь ли, два боярина, сидят в тереме, а других к себе кличут. Сами же на улицу ни на шаг. Вот и разъезжаю я по городу, аж голова кругом идет…

— Они, бояре-то, все такие. А ежели Славн у вас в гостях, так его и на волах не вытянешь из дома, — посочувствовал ему человек.

— Славн и есть! — обрадовался гридень. — Да ты-то как догадался?

— Я, брат, всех бояр знаю в Киеве наперечет, — сказал человек, порадовался своей догадливости и вечером предстал с улыбкой перед Чурыней.

— Никак, сыскал? — обомлел от счастья боярин.

— У Миролюба он.

— Ай да Миролюб! — так и подскочил Чурыня. — Самый смиренник промежду думцов.

— В тихом омуте черти водятся, — сказал человек, и Чурыня прикрикнул на него:

— Не тебе о боярах судить да рядить. Покуда не кликну, на двор ко мне ни ногой.

Не сразу задумка сложится, иной раз и сложится, да сбыться ей не суждено.

В этот день Чурыня вернулся домой раньше обычного. Сестра его Милана рассердилась:

— Что ни день, жду я тебя к ужину, да все ты в княжеских теремах. Так нынче вечеряй голодный.

— Куды как ловка ты, — осадил ее боярин. — Нешто кладовые наши пусты?

— А и не поешь, брюхо твое тоньше не станет.

— Ништо, — сказал боярин, — Голоден я, а своими речьми ты меня не накормишь. Кличь сюды слуг, пущай мечут на стол. Да вина, что приберег я для лучшего случая, тоже вели принести.

— Это почто же вина-то? — застонала Милана. — Одна только корчага у нас и осталась.

— Не одна осталась, — спокойно возразил Чурыня, — а ежели бы и одна, то и ее не жалей. Буду я пить и думу думать.

Не часто пил боярин, был он оглядчив и прижимист, но ежели втемяшится ему что в голову, то без чарочки — ни-ни. За чарочкой мысли его текли плавно и туда, куда их сам Чурыня направлял, а не в разные стороны, как у некоторых.

Скоро стол был накрыт, боярин сел, а сестрицу сесть не пригласил: лишний человек — пустые разговоры, а у Миланы язык что твое помело.

Налил боярин заветную чарочку и задумался.

Вот и потянул он за ниточку, вот и стал распутываться опасный клубок. А что в том клубке, пока никому неведомо.

Если бы Чурыня в ту пору о главном узнал, то и вовсе лишился бы покоя. Истекало его время, торопились последние денечки.

В Чернигове снаряжали свадебный поезд. Митрополит Матфей не зря ездил во Владимир, не зря вел долгие переговоры со Всеволодом, да и Юрий не был против того, чтобы взять в жены дочь Чермного.

Желая помириться с Ольговичами, Всеволод когда-то отдал за старшего Святославова сына Владимира свою племянницу Пребрану, да крепкого союза не получилось: породнившись с великим киевским князем, хлебнул он немало лиха. Теперь роднился с младшим. И даже далеко вперед глядел — надеялся, что, сев после Рюрика на киевском столе, Чермный не пойдет по стопам своего отца, хотя и он был крут и своенравен.

Умудренный умом своим, понимал владимирский князь, что, покуда расколота Русь, покуда враждуют Ольговичи и Мономашичи между собой, о единстве и думать нечего. Не извести ему Ольгова племени, глубоко вросло оно в Русскую землю, да и не одна ли у них отчина?

Чермный смирился, признал его старшинство, без его благословения о Киеве и думать не смеет. Может, с него, думал Всеволод, и настанут новые времена?

Перепутались, смешались друг с другом старые роды. И не только дедовы и прадедовы счеты сводят между собой князья. Вторгались новые причины. Вон Мстислав Удалой — тоже Мономашич, а сел в Новгороде, изгнав Мономашича же — Святослава… Даже со Всеволодом не посчитался, хотя он и старший в их племени.

Так рассуждал Всеволод, беседуя с Матфеем. Так думал и митрополит. Оторванный от Византии, теперь радел он о крепости последнего оплота православной веры. И немало преуспел в этом, пустившись, в отличие от своих предшественников, вынужденных то и дело оглядываться на Царьград, в улаживание ссор и недоразумений, связанных с мирскими делами, а не только с нуждами церкви.

А Чурыня сидел за чарой, словно век ему еще впереди отпущен, сидел и думал, как бы словить боярина Славна. Пустыми затеями тешил себя, все еще полагая, что он в прежней силе.

Когда же к утру сплел он свою хитрую сеть, то тут же ее и спрятал: не ловить Славна, а искать с ним близости настал последний срок. Еще день-другой пройдет — и поздно будет.

На зорьке прискакал к нему взволнованный боярин Сдеслав Жирославич.

— Худо, Чурыня, — сказал он с порога. — Прознали мои людишки, почто Матфей зачастил в Чернигов, почто во второй раз ездил ко Всеволоду. За нашей спиною сговариваются с Чермным. Покуда отдает он дочь свою за Юрия Всеволодича, а там сядет и в Киеве. И так смекаю я: не по той ли самой причине объявился в городе Славн?

— Так ты и про Славна все знаешь? — удивился потрясенный новым известием Чурыня.

— Не ты один в трудах и премногих заботах, — ответил Сдеслав.