Русь. Книги 1-4

— Ты, боярин, не бойся, — сказал он, — Это они со страху. Скоро кончится их время, вот и лютуют.

— Ишь, како запел! — так и взвился Чурыня.

— Вот, — кивнул в его сторону Славн. — Небось и сам зришь. Ничего они с нами не сделают.

— А вот и сделаем, коли упрямишься, — пообещал Сдеслав. — Из терема тебя не выпустим и кликнем отроков. Покудова в Киеве наша сила.

— То-то же, что покудова, — сказал Славн, — а завтра иные наступят времена.

— Тебя только разозлить, боярин, а после ты сам заговоришь, — рассмеялся Сдеслав, — Ну так сказывай, по чьему указу ты в Киев пришел. Может, и мы с вами.

— А почто вам с нами быть? Вам и с Рюриком хорошо, — смирившись с тем, что таиться без толку, отвечал Славн. — Мы с вами по разные берега, а река промежду нас. Оба берега вместе не соединить.

— Так вот ты соединил же.

— Я завсегда у одного берега был. Где Киев, там и я. А вы глядели, где посытнее. И нынче не о себе, и не о Рюрике, я пекусь, и не о Ростиславе. Все бояре, что поумнее, пойдут к Чермному на поклон. Не то испоганят нашу землю половцы и вот такие сребролюбцы, как вы с Чурыней.

Все высказал боярин, теперь задумка его была как на ладони.

— Видит бог, не хотели мы тебе зла, — сказал, вставая, Сдеслав. — Да сам ты, Славн, себя не пожалел. И коли нет среди вас и нам с Чурыней места, то благодарствуем на карасиках да и в путь.

И Чурыня привскочил, чтобы двинуться вслед за Сдеславом к двери. Но Славн остановил:

— Не поспешайте, бояре, а лучше поспрошайте хозяина, нет ли у него и еще чего, кроме карасиков.

— Такими-то яствами мы холопов своих потчуем, — оглянулся с порога Чурыня — Не застряла ли у тебя кость в горле, Сдеслав?

— Застряла, да еще какая, — в тон ему отвечал приятель. — Плохой у тебя сокалчий, Миролюб: карасики-то были не дожарены. Чего же еще от него ждать? Мы уж дома повечеряем.

<текст утрачен>

дома вечерять. Вы шибко-то не рядитесь, бояре, а снова садитесь к столу, покуда мы не раздумали.

И Славн ложкой постучал по столешнице. Миролюб перекрестился и юркнул за дверь: вот — чего боялся он, то и сбывается. Уверял его старый боярин, что все обойдется без насилия, что людишек своих попрятал он по всем закуткам из осторожности. Ан, нет: неспроста таились в его тереме Славновы молодцы — теперь не иначе как повяжут передних мужей, а спрос будет с него. Никого не следовало ему пускать к себе на двор. И Сдеславу с Чурыней не нужно было открывать ворот.

Вошли в горницу Славновы люди. Чурыня попятился и повалился спиной на лавку, Сдеслав отскочил к столу.

— Так будем и дальше судить-рядить, бояре? — спросил Славн, улыбаясь, — Или тихо поладим? Эй, Миролюб, — крикнул он за дверь, — ты куды это запропастился?

3

На Горе все сбились с ног, разыскивая Чурыню. Но толком так ничего узнать и не смогли. Потрясли челядь, тиуна допросили с пристрастием. Но тиун только и смог сказать, что заезжал к боярину как-то утречком Сдеслав, а после вместе они выехали, а куда — не сказывались. Как подъезжали бояре к усадьбе Миролюба, никто не видел. Так и оборвался в безвестности след Рюрикова любимца.

А князю с каждым днем становилось все бесприютнее и тоскливей. Все чаще преследовал его призрак приближающейся смерти.

И Рюрик не выдержал — запил снова. Впервые после долгого перерыва опять засветились в ночи окна княжеского терема, опять послышались веселые голоса скоморошьих дудок и сопелей, сгрудились у коновязей боярские холеные кони.

Выставлял князь меды и киянам, но кияне почему-то не веселились, хоть и не отказывались от угощения. Рюрик объезжал посады, удивлялся:

— Будто подменили моих киян.

А возвратившись в терем, говорил за ломящимся от яств столом:

— Это обо мне они скорбят.

И пил вино из большого рога. Не закусывал, не отдыхал, снова и снова подставлял рог виночерпию:

— Лей, не жалей! Уважь хозяина своего перед кончиной!

Или вдруг хмурился и начинал придираться к боярам. Как-то выбрал он среди всех Миролюба:

— Что это у тебя, боярин, рожа такая кислая?

— Да с чего ты взял, княже? — вздрогнул Миролюб.

— Весь вечер за тобою наблюдаю и все понять не могу: али пуще, чем меня, скрутила тебя хвороба? Ране-то ты куда как жаден был — пил за троих да еще норовил утащить в рукаве жареного гуся.

— Сроду такого не бывало, княже, — смутился боярин. — У меня и своих гусей полон двор.

— Так то свои гуси, а то княжеские. Коли тащил их со стола, значит, были они вкуснее.

Все посмеялись Рюриковой шутке, хлопали Миролюба по плечу:

— А как поглядеть, не спрятал ли он и нынче что-нибудь в свои рукава?

Дергали боярина со всех сторон, пьяно улыбались. Рюрик подозвал виночерпия и велел наполнить свой рог. Протянул Миролюбу:

— Пей.

У боярина глаза полезли на лоб:

— Разве мне с тобою, княже, потягаться? Да я с этого рога под столом проснусь.

— Вот и спи. Но покуда сидишь, от подарка моего отказываться не смей.

Не потому не пил боярин, что здоровьем был слаб, а потому что боялся: не дай бог, проговорится во хмелю, что гость у него в тереме. И с тем гостем под строгим присмотром живут-поживают потерявшиеся бояре — Чурыня со Сдеславом.