Русь. Книги 1-4

— И впрямь, — согласился Всеволод, гладя ее руку, — Повели конюшему — пущай закладывает, да побыстрее.

Давний был у него обычай: в трудную минуту всег да выезжал он на улицы города. Раньше верхом, теперь — в возке.

От свежего воздуха у Всеволода закружилась голова.

«Хорошо, ах, как хорошо-то», — подумал он, поглядывая по сторонам.

Кони бежали легкой рысью — возница боялся растрясти князя. Сама Любаша ему наказывала, чтобы был осмотрительнее.

Когда сходили с крыльца, хотела и она сесть в возок, но Всеволод сказал, что поедет один. Перечить ему княгиня не стала.

Выехали из Золотых ворот, поднялись на Поклонную гору. Здесь ветерок был еще свежее. Повсюду, радуя глаз, зеленой дымкой окутывались холмы и перелески.

Всеволод обернулся — вот он, его город, весь виден, как на ладони. Могучие стены исполинами поднялись над глубокими рвами, а над городницами с темными прорезями скважней, поблескивают золотые купола церквей.

Невольно взгляд отыскал и маковку Успенского собора Княгинина монастыря. Недолго уж осталось — скоро свидится он с Марией. И сердце Всеволода защемило предсмертной холодной тоской.

Со всеми скоро он свидится: и с братом Михалкой, и с Микулицей, и с Евпраксией. И с друзьями и с врагами своими — и с Глебом рязанским и с киевским Святославом. А о чем беседовать они будут в райских кущах? Нешто и на том свете продолжат свой земной, неразрешенный спор?

Да и в райские ли кущи уготован ему путь? Не грешен ли он, и не расплата ли ждет его за его грехи?

Тут вдруг вспомнилось, как этим же самым путем выезжал из Владимира изгнанный им сын Боголюбского Юрий. Не был ли тогда Всеволод чересчур жесток, не предал ли голос родственной крови?..

Кто ответит? Кто разрешит извечный и трудный спор между делами и сердцем, между любовью и долгом?

«Грешен, грешен еси», — думал Всеволод. И не свершает ли он последний свой, самый тяжкий, грех, рассекая землю, облитую кровью и потом, между своими сынами?

А как быть? Выхода не было.

Благо, не знал еще Всеволод, что худшее впереди. Что не просто исполнит он свою волю, а собрав бояр и всех передних мужей на собор, выслушав их внимательно, разгневается и скажет так:

— Ослушался меня Константин, мнит поступить по-своему. Не хощет брать Владимира, а Ростов уступить Юрию. Так пусть же свершится моя воля: отбираю я у него старшинство и Юрию отдаю Владимир с пригородами.

Ужаснутся думцы. Кузьма Ратьшич, убеленный сединой, бросится к Всеволоду и станет на коленях умолять его, чтобы изменил свое решение. Но не внемлет ему князь, даже не выслушает, встанет и уйдет, отринет от себя друзей — так суровая складка и не разгладится на его челе даже и в гробу. И, глядя на него, будут со страхом перешептываться люди:

— Господь отвернулся от нашего князя, и дьявол подвигнул его на немыслимое.

И будут всматриваться в небо и ждать страшного знамения. Но не разверзнутся небеса, и даже собиравшийся с утра дождь не прольется на смущенную землю.

А покуда князь был еще жив, и измученное недугами его тело жаждало тепла и покоя.

Легкая тучка заслонила солнце, от Клязьмы подуло прохладным ветерком.

— Поворачивай! — крикнул Всеволод вознице. Тот полуобернулся, оскалил в улыбке белые зубы и стал осаживать лошадей.

Вот тут-то, в виду раскрывшегося во всю ширь города, и народилась шальная мысль: почто сделал брат мой Андрей главным младший город на Руси, почто бы и младшего сына не посадить во Владимире?

Всеволод даже пристал в возке, даже перекрестился и, глядя по сторонам, постарался отвлечься. Но куда бы он ни глядел и о чем бы ни помышлял, а мыслями все обращался к старому…

Возвратившись в терем, он тем же вечером уединился в харатейной и написал грамоту, в которой упрекал Константина за своеволие и подтверждал, что отдаст ему Владимир, а о Ростове пусть он и думать позабудет — Ростов, как и сказано было, отойдет Юрию.

Константин ответил ему отказом.

3

Всеволод скончался на Пасху, и Юрий, облеченный властью, сел во Владимире на старшем столе. Ярослав остался в Переяславле, Святославу отошел Юрьев, Владимиру Москва, а самому младшему, Ивану, — Стародуб на Клязьме.

Вроде бы мирно поладили, никто не возражал, Константин тихо отмалчивался в Ростове.

Минуло сорок дней, и Юрий впервые почувствовал себя во Владимире хозяином. Корста с прахом отца была поставлена в Успенском соборе, княгиня Любовь Васильковна постриглась в монашки, жизнь пошла своим обычным чередом.

Но необычно было молодому князю в старом отцовском тереме. Вроде бы все и знакомо, вроде бы с детства обшарены все углы и закоулки, а все открывалось вновь, во всем обнаруживалось глубокое значение: и детинец теперь не Всеволодов, а Юриев, и резной всход его (захочу, так и переделаю), в конюшне кони стоят Юрьевы, Юрьевы расторопные девки стучат на кухне ножами, готовят яства для Юрьева пира.