Русь моя неоглядная

Я был редактором школьной газеты. Ко дню Советской Армии готовили очередной номер. Я, Катя Варанкина, Нина Беспалова допоздна засиделись в учительской. Они писали, а я рисовал и катал по столу эллипсовидную гальку, которая служила учителям вместо молотка для заколачивания кнопок на доске объявлений. На обрезках ватмана вырисовывал «Миру – мир», а на камушке жирным красным карандашом начертил «Осел». Газета окончена, проверена, побежал ее вешать, а про свое баловство забыл. Закрыли учительскую, разбежались по домам. Галька оказалась на рабочем месте учителя математики. В класс на урок пришел нахмуренный, недовольный.

Через день «классная», марина Ильинична, объявляет: «В понедельник педсовет, приведешь родителей, исключать из школы тебя будем». Домой шел, не чуя под собою ног. Все двенадцать километров дороги думал: «Это какое-то недоразумение». Дома рассказал матери правду. Куда маме – трое детей на руках, мал мала меньше. Утром мать напутствовала: «Иди с богом, все перемелется, ты же никому не хотел зла». Стоял у дверей учительской и слушал, там шел спор: исключить или нет. Мнения разделились. Особенно усердствовала властолюбивая завуч школы: «Взрослый парень, так оскорбил своего учителя. Одно дело за глаза, совсем другое – письменно. Я настаиваю исключить». Последним выступал Ярослав Павлович: «Дорогие педагоги, Вы что, забыли, в какое время живете, только кончилась война. Каково было учить парня в многодетной семье. Он что, изверг? Оскорбил в перепалке или умышленно? Ну, написал необдуманно по недомыслию. Он, когда писал, наверное, думал, что сотрет или выбросит этот камушек, да забыл, убежал. Вы в жизни все делаете верно? Сколько раз ее, жизнь, переписывали заново. Совершали поступки в десятки раз более тяжкие. Парень головастый – должен учиться, и ни о каком отчислении и речи быть не может». Я стоял за дверями, холодный пот катился по спине. Пригласили. Просили объяснить. Я прошептал: «Прошу извинить, я это сделал, не думая, машинально». Директор школы молчал, педсовет сказал: «Хорошо, я думаю, мы простим тебя». Я был благодарен своему Учителю.

В 10 классе снова произошел казус. Перед уроком военного дела принесли в класс карабин. Товарищ по парте Иван с криком: «Длинным коли! Коротким коли!» втыкал штык в железную обшивку печи. Через несколько минут железо превратилось в решето. Начался урок. Зашел военрук, взглянул на печь и ужаснулся. В классе из парней нас было двое: я и Иван, остальные болели гриппом. Спросил:

– Кто это сделал?

Молчание.

– Это ты?

Меня взорвало – почему-то «ты», и почему я? Ответ мгновенно:

– Ты видел? – то есть «ты на ты».

После урока пригласили к завучу. Она стала отчитывать: «Как ты смел обращаться к учителю на «ты»? По поведению будет два, не будешь допущен к экзаменам, получишь не аттестат зрелости, а справку».

И снова Ярослав Павлович прикрыл меня своим огромным авторитетом, доказывая директору: «Если учитель может обращаться к ученику на «ты», то почему ученик не может? Как спросили, так и ответил. Да, он виноват, но виноват и учитель. В ученике вырвалось чувство несправедливости. Учитель должен быть выше ученика в своих суждениях, на то он и учитель».

После окончания военного училища я каждый год навещал своего учителя. Учился у него многому. В первую очередь любви к людям. Если что-то не ладилось в семье, я ехал на совет к Учителю. Учитель остается Учителем на всю жизнь.

2001, март

Терентий Торопица – десятник Ермака

Лето 1582 года.

Большие длинноносые лодки тыкались в обрывистый правый берег Камы около устья реки Обвы, недалеко от летней резиденции Строгановых. Левый – каменистыми осыпями круто уходил под воду. Гонцы еще утром донесли Максиму Яковлевичу Аникину-Строганову о появлении Флотилии на Каме. Максим с вестовым передал распоряжение, где остановиться казакам. Подскакал к берегу на взмыленном жеребце. У него нервно дергалась левая бровь, правый глаз смотрел зло. На горбинке носа выступили капли пота. Льняные волосы выбивались из-под шапки-боярки. В Ильинском стояла баржа с солью, прошедшая три дня назад с «солей». Надо было срочно отправлять ее в Нижний, но экипаж лежал пластом на палубе и в кустах, мучаясь коликами в животе и слабостью в теле. Дед-травник отпаивал больных настроем черемухи и молодым брусничным листом. С Чусовых городков приплыл на лодке-плоскодонке посыльный с недоброй вестью: в верховьях Чусовой появились шайки татар – разоряют поселения.