Русь расстеленная[СИ]

Тот, что привез девочек в «линкольне», злобно пнул Африку без единого слова. Шнурованный сапог оставил на белых пуховых брючках черный рифленый отпечаток.

— Уходы! Ты не похожа на русскую женщину.

Горше этих слов и не придумать. Света — Африка еще ни разу не слышала в открытую того, о чем она горько плакала. Она всегда была не похожей на остальных. Это она и сама чувствовала черной кожей на каждом шагу.

Африка едва только отступила назад, как лицо и руки ее сразу пропали в темноте, а фигура ее — словно безголовый манекен в белом спортивном костюме еще долго маячил в темноте.

7

Тут уже самая бесшабашная и удалая голова призадумалась бы над такой ситуацией, а Таня только капризно надула губки — ну что за глупую игру затеяли горячие кавказские обожатели? Или это садомазохисты, которым нужно возбуждать себя антуражем убийства?

Таня Ким не верила в судьбу. Как можно убить ее, такую молоденькую, молодую и свежую, как цветок шиповника? Такую ведь только любить да любить.

Ей всегда казалось, что для мужчин самая высшая ценность в этом мире — девичье естество, и любила повторять глупую бабскую поговорку, что у всех мужиков ум — между ног. Только за одно это ее и должны носить на руках и стоять перед ней на коленях. Ей казалось, что так оно и было. Поступили так мерзко с подругой Африкой — но ведь она черная. Таня обольстительней и краше всех. А красивых не убивают…

Она с кокетливым любопытством смотрела, как ее привязывают веревками за руки и за ноги к бамперам двух машин. Это была для нее игра, опасная игра, но все–таки игра. Вот припугнут, а потом еще и на коленях перед ней стоять будут, вымаливая ее любви. Таня в жизни своей еще никогда не боялась мужчин, пусть они ее боятся.

Веревки были толстые, синие, какие–то удивительно нежные и шелковистые, так и ластились к рукам.

— А что, пацаны, меня возбуждают ваши штучки! — успела задорно выкрикнуть им Таня Ким, когда машины взревели моторами и рванулись в разные стороны, за руки и за ноги разрывая Таню на части.

Она даже не вскрикнула…

* * *

Но перепуганной до смерти Африке показалось, что она все–таки слышала предсмертный крик подруги, или это вспугнутые вороны у близкой дороги заграили высоко над головой. Девушка застыла в холодной потнице и затряслась, как в лихорадке.

Африка как листок на черной березе — жила одним трепетом. Есть такое дерево — черная береза. Она тоже мулатка, гибрид березы и осины. У себя в деревне Света Иванова плакала, обняв ствол черной березы. А та вторила ей своими слезами. У черной березы они всегда скупее, чем у белой. Черная не отпускает сок по весне так безрассудно, как белая.

Африка выбиралась по темному лесу почти битый час до кольцевой дороги. Лицо ее до крови было исхлестано ветками, а губы искусаны тоже до крови. Она шла напролом к дороге, движимая одной только злостью на весь мир. Да, она подставила Таньку. Но ведь ни Таньке, ни Прошмандовке — Зелме с ее заезжим папой из Латвии и вообще никому из девок не довелось и не доведется хлебнуть того, что с детства выпало на долю черной Африке. У ней каждый шаг и каждый миг был издевкой над ее затертой до грубой корки душой. Она уже одним этим все свои грехи на сто лет вперед отмолила.

Света в своей деревне закончила шесть классов, в самом начале седьмого класса какой–то местный идиот подначил подвыпивших старшеклассников в школьном крольчатнике рассмотреть, как устроено лоно у негритянок — «вдоль или поперек». После изнасилования девочку долго искали по всему району, но нашли только через год в землянке, где ютились «плечевые» девки — проститутки на дорогах. Так Света Иванова стала одноклассницей Тани Ким и Зелмы Латмане в спецшколе с окнами за решетками.

* * *

Африка с трудом продралась сквозь мокрый хмызняк на кольцевую дорогу у самой транспортной развязки. Слева на горушке, спрятанной в лесу, светился огнями мотель «Белый хмель», а еще дальше за соснами прятался «Чайный домик» с фальшивыми гейшами, куда мечтала попасть покойная уже Таня Ким.

Теперь она на шкуре своей испытала, как откликаются на просьбу черной девушки проезжие водители. Она была во всем белом, лица и рук не видно, словно растворились в темноте. От нее шарахались, как от приведения.

Но в эту ночь она все–таки села в машину и навсегда уехала из города, где ей жилось, однако, легче всего, потому что тут на улицах иногда встречались черные, и никто их не задирал, как в деревне.

Грузовая фура везла ее по городу. Ночью улицы, зажатые на взгорках ущельями высотных домов, казались блестящими желобами, по которым скатывались пригоршни светляков — огни машин. Город, огромный и красивый, умывался первой капелью и миг за мигом что–то новое нарождалось в нем, чтобы созрев и накопившись, прорваться в мае первым ливнем, очищающим воздух, землю и все, что на ней.

Грузовая машина прошла через весь город, а когда проезжали центр столицы, водитель разбудил Африку и спросил:

— А куда тебя подкинуть?

Африка обреченно взмахнула рукой:

— А, вези, куда хочешь…