Русь Залесская

Над станом понеслась разноголосая команда. Всё вокруг зашумело, задвигалось. Тумен к тумену, глазом не окинешь, выстроилось ордынское войско. Ударили бубны, и с воинственными криками орда бросилась на последний приступ.

* * *

Дьякон Дюдко седьмой день не покидал стен. Он отощал, новая шуба изорвалась.

В тот день, когда дьякон услышал, что подходит орда, он побежал следом за Борисовичами поглядеть, много ли татар идёт на Тверь. Тут как раз орда на приступ пошла и, что тараканы, на стены полезла. Слышит дьякон, рядом боярский сын Кузька орёт:

- Помогите!

Глядь, Кузька пыжится, хочет лестницу оттолкнуть. Да куда там: на ней ордынцев повисло, один другого подпирают. Дюдко подскочил к отроку, раскачал лестницу да толк её от стены. Ордынцы в ров, а Кузька за спиной:

- Так их, вдругорядь не полезут!

А потом, когда ордынцы отхлынули, побывал Дюдко на архимандритском подворье и, узнав, что Алексий уехал из города, вернулся на стену, туда, где стояли оба брата Борисовичи и боярский сын Кузька.

Теперь нет в живых ни старшего Борисовича, ни долговязого Кузьки. Дьякон разгрёб снег, улёгся на бревенчатый настил. В желудке заурчало. Борисович заметил:

- Голодному всегда полдни.

- За голодного Бог заплатит, брат…

Пришла круглолицая молодка. В руках у неё узелок. Она развязала его, достала горшок с гречневой кашей.

- Ешьте.

Дьякон, кряхтя, уселся, поднял руки к небу и, пробасив:

- Взалкахся бо, и дасте ми ясти, - жадно набросился на еду.

Ели скоро, прихваливая кашу и хозяйку. Наконец вытерли ложки. Дьякон перекрестился, а Борисович, промолвив:

- Гречневая каша - матушка наша, а хлебец ржаной - отец наш родной, - спросил, обращаясь к молодке: - А знамо ли тебе, добрая душа, откуда греча на Руси? Нет? Тогда подсядь ко мне, и расскажу я тебе быль-небывальщину, какую у нас в Вологде сказывают.

Молодка бочком села.

- Жила да была у одного смерда дочь красоты дивной. Словом, как вот ты, девица. - Молодка покраснела, отмахнулась, а торговый мужик всё так же невозмутимо продолжал: - Звали ту смердову дочь Крупеничка.

Однажды налетела на то село орда басурманская, схватила девицу и увела в неволю… Горько плакала Крупеничка.

Случилось, проходила ордой бабка-колдунья. Увидела она смердову дочь, пожалела да и оборотила её в гречневое зёрнышко. А Крупеничка и просит: «Отнеси меня, бабуся, в родные края, брось в землю».

Пришла старуха на Русь, кинула то гречневое зёрнышко в сыру землю, и начало зёрнышко расти. И выросла греча о семидесяти семи зёрен. Повеяли ветры со всех четырёх стопой, разнесли те семьдесят семь зёрен на семьдесят семь полей. Вот с той поры и расплодилась на Руси греча…

Раз за разом гулко забил за воротами таран.

- Не выстоят, - сказал дьякон, - проломят.

- Ой, что же тогда будет? - всплеснула руками молодка.

Над ними пронеслось что-то тёмное. Упало рядом с глухим, шлёпающим звуком. Дьякон сплюнул со злостью:

- Вот ироды, дохлой кошкой из камнемёта…

В стороне ворот снова гулко ударил таран.

- Вишь, порок застукал, - указал кивком Борисович.

На стоявшую поблизости избу упал камень. С треском рухнула тесовая крыша, поднялся столб пыли и снега… За первым камнем прилетел второй, третий, и вскоре камни падали градом.

- Ненароком и пришибить могут. - Дьякон поднялся. - Ты бы шла, бабонька, от греха подальше.

Он не успел договорить, как большой камень просвистел над его головой, угодил в молодку…

- Вот тебе и принесла каши, - только и сказал побледневший Борисович.

Дьякон истово перекрестился:

- Прими, господи, душу её…

Со стороны посада раздалось многотысячное воинственное «кху!». Ордынцы полезли на приступ. Дьякон и Борисович стали на свои места. Мимо, подбадривая защитников, прошёл князь Александр:

- Не робейте, тверичи!

Орда подступила к городу. На стены полетели на волосяных арканах крючья, ордынцы ставили лестницы, взбирались наверх.

Дюдко схватил валявшееся поблизости бревно, осторожно выглянул из-за стрельницы. За стеной показался сначала медный шелом ордынца, затем заросшее редкой щетиной лицо. Узенькие злые глаза глянули на дьякона. По коже у того подрал мороз.

- Осподи, помоги, - скороговоркой промолвил он и взмахнул бревном.

Ордынец закачался и, раскинув руки, скатился в ров. С каждым ударом дьякон приговаривал:

- Не води мя во искушение, избави мя от лукавого!

Сколько раз поднимал и опускал бревно Дюдко, он и счёт потерял.

День близился к концу, а орда не отходила, она лезла на приступ всё яростнее. Местами остроконечные ордынские шапки уже виднелись среди тверских треухов. Дрались на стенах. Вон Борисович, раскраснелся, шапку давно в драке потерял, приподнял ордынца в охапку да со стены его вниз. А рядом с князем молодой дружинник мечом налево и направо работает. Но рухнула стена, закрывающая ворота, и в проем, гикая и визжа, ворвалась конница.

Дьякон видел, как дрался князь, а рядом с ним торговый вологодский мужик Борисович. Потом Борисович упал. Больше дьякон уже ничего не видел…

* * *

Дюдко очнулся в полночь. Его тошнило, а в голове стоял пасхальный перезвон.