- С нашим посадником ныне всякое жди. Силы у него в руках нет, то и страшно. При нужде на какого князя он обопрётся? На тверского? Так он сам у нас защиты искал. Одно остаётся, бить челом князю литовскому, чтоб прислал нам своего посадника. А нынешнего из города прогнать…
Вавила и Касьян обогнали бояр, и последнее, что расслышал кузнец, как Захарьин просипел:
- Гедимин с чернью совладает. А то ишь как? Нынче-то чернь в колокола бухает…
На Ярославовом дворе собрались кузнецы и плотники, гончары и кожевники, торговый люд и бояре. Всё шумело и переговаривалось.
На помост взобрались посадник и тысяцкий. На минуту толпа смолкла. Воспользовавшись тишиной, посадник громко провозгласил:
- Господин Великий Новгород, дозволь начать вече?
- Начинай! - крикнул Вавила вместе с другими.
- О чём говорить будет люд новгородский, пошто вече скликали, нам того неведомо! - Посадник поклонился на все четыре стороны, стал лицом к Параскеве Пятнице. Из толпы полетели злые выкрики:
- Неведомо?
- А ведомо, что нашими деньгами от ордынцев откупились?
- Обманом живете!
Стоявшие неподалёку от Вавилы и Касьяна бояре Безносов и Якушкин заорали:
- Облыжные слова!
- О долговых листах лучше помыслите!
- Ныне не о долге разговор, - перекричал их стоявший рядом с Вавилой Касьян. - И вече к тому не сводите! Хитрость ваша нам ведома!
В толпе богатых гончаров рассмеялись:
- Хитрость не без ума! И тебе ума занять бы не грех.
- Посадника места лишить! - просипел неожиданно боярин Захарьин. - Кланяться князю литовскому!
Ему возразили:
- Великий Новгород не кланяется.
- Москве поклониться, а не иноземцам! - заорал что было мочи Касьян. Его поддержали кузнецы, кожевники и другая чернь.
Посадник пытался утихомирить толпу. Какой-то кожевник влез на помост, оттолкнул его. Бородатый гончар ухватил кожевника за ноги, стащил вниз.
Молчаливый Вавила, к удивлению Касьяна крикнув: «Бей бояр!» - ударил боярина Якушкина.
На Вавилу налетели гончары.
Кто-то закричал:
- Бей гончаров! Пусть не держат руку бояр!
- Жги долговые листы!
Кузнецы с кожевниками двинулись на гончаров. Те, вперемежку с боярами, отходили к мосту.
Неожиданно на помощь гончарам встал торговый Словенский конец.
Тогда в драку вмешался Плотницкий конец. Размахивая дубинками, плотники погнали купцов по улицам.
Гончары с боярами перешли на западный берег Волхова, встали стеной по ту сторону моста. В руках у бояр оказались мечи и сулицы, у гончаров - палки и рогатины.
Бояре кричали:
- Суньтесь-ка, мы вас угостим!
В ответ им чернь Неревского и Плотницкого концов размахивала дубинками и отодранными от заборов шестами. Кто-то из кузнецов попытался перейти замерзший Волхов. Тонкий лёд не выдержал, проломился. Кузнеца вытащили. Вавила протиснулся вперёд:
- Что стали, ломи их!
Кто-то из боярской кучки пустил стрелу. Касьян упал, обливаясь кровью. Вавила бросился к нему, стал на колени, затряс безжизненное тело. Толпа взорвалась, с криком «круши бояр!» двинулась на мост. Бояре и гончары попятились, дрогнули. Но тут навстречу черни с крестом в руках, в полном облачении выступил архиепископ Василий с попами и дьяконами.
- Утихните, братие! - призвал архиепископ, обращаясь то к одной, то к другой стороне. - Не допускайте усобицы! Не лейте крови христианской!
Вавила выкрикнул:
- Бояре, владыка, кровь пролили! Касьяна убили!
- Они Литве надумали кланяться!
- Просить у Москвы посадника!
- Литовского всё одно прогоним! Пусть бояре и не помышляют!
Архиепископ поднял руки. Взмахнули, как крылья птицы, широкие рукава чёрной сутаны, и постепенно стихла толпа по обе стороны.
- Пусть будет, как Бог велит! Попросим себе посадника у великого князя московского, - медленно, будто раздумывая, произнёс архиепископ.
С криком «попросим! поклонимся!» расходился народ.
Пришёл ноябрь-грудень. Огородил снеговыми сугробами деревни и сёла. Завьюжил метелями, занёс дороги…
По бездорожью, прочищая санному поезду путь, добирались до Москвы новгородские выборные. Бояре ехали не сами, а с челядью. Та вся конно и оружно. Смотри, мол, Москва, и мы не лыком шиты.
Именитых новгородских людей московский дозор задержал у Звенигорода. Боярин Захарьин, брюзгая слюной, долго втолковывал начальнику дозора, кто они и зачем едут к московскому князю. Однако начальник дозора бояр дальше Звенигорода не пустил, заявив, что-де «вы едете в большом числе, со дружинами, и кто вас знает, с каким умыслом». А сам в Москву с донесением к воеводе Фёдору Акинфичу послал отрока.
Узнав о том, Калита разгневался и за самоуправство велел начальника дозора сменить, сказав при этом: «Им наказано вражеских ратников перехватывать, а не честных бояр», - а новгородскому посольству указал преград не чинить и в Москву допустить. А на Москве в ноябре торг большой щепным и лубяным промыслом. Со всех сторон и посадов съехались на Лубянскую площадь купцы. Новгородские бояре дорогой в Кремль на торгу побывали, потолкались.
Между лубяными и санными рядами сновали пирожники да калачники, зазывая на все лады московский люд.
Боярина Захарьина калачник ухватил за рукав, закричал чуть ли не в ухо: