– И что ты тут забыла?
Местная сплетница и балаболка тётка Шура довольно ухмыльнулась, предвкушая скандал. Чтой-то сейчас будет? Гроза назревает. Злата обвела всех взглядом своих больших глаз и медленно двинулась к столу.
– Что с ней? Она такая красивая стала! Как в сказке! – зашептались девушки, Светкины подружки.
– Не поспешил ли Алёшка с выбором? – застыл вопрос в глазах парней, с восхищением глядевших на Злату.
А она шла, строгая и статная, в белоснежном платье, с распущенными волосами до пояса и венке из крупных белых кувшинок на голове, словно в короне, и улыбалась. И вот, она остановилась напротив молодых и пристально вгляделась в их лица.
Светка почувствовала, как её обдало жаром, словно кипятком окатили. Но тут же она вздёрнула свой курносый нос, и, поднявшись с места, подбоченилась:
– Чего припёрлась? Высказывать своё недовольство? Что Алёшка меня выбрал, а не тебя?
Алёшка сидел и испуганно смотрел на обеих девушек, ничего не говоря, словно проглотил язык.
– Ой ли? – заговорила Злата, – Выбрать тебя немудрено ему было, после того, как ты кровью своей женской его опоила, в вино её подмешав. А не дорогую ли цену заплатила ты бабке Таисье за жениха-то своего, а Светка?
Светка покраснела, как рак, и заикаясь, пробормотала:
– Какая ещё Таисья? У нас и нет такой на селе. Что ты мелешь? От зависти придумала, да? Наговорить на меня решила? Опозорить? Не выйдет!
– На селе-то нет, а ездила ты к ней в деревню Орловку, в третий дом от колодца, – Злата говорила, и сама дивилась, откуда она всё это знает, она словно видела фильм, кадры мелькали перед её глазами, а ей лишь оставалось произнести увиденное вслух, облечь в слова.
– Дала тебе бабка Таисья вино красное, научила что делать. Напоила ты Алёшку на полной луне. И побежал он за тобой, что телок на верёвочке. А за работу свою запросила бабка цену высокую – первенца вашего, умереть он должен был. И ты согласилась. Ты сама себя уже наказала, злыдня, дитя своё силам тьмы обручила. Но и я тебя накажу за то, что ты, гадина, любовь нашу растоптала, разрушила. При родах не только дитя твоё погибнет, как ты сама предрекла ему, но и ты сама. И гореть тебе в аду во веки вечные. И семь поколений вашего рода прокляты будут за твой грех. Крепко моё слово и верно, и быть ему. Аминь.
Ахнули все гости, а Светка без чувств повалилась на траву. Подбежали мамушки да тётушки, заохали над нею. А Злата не сдвинулась с места, и никто не смел ей сказать ничего поперёк.
– Ты же, Алёшка, – перевела она взгляд свой на жениха, – Не столь наказан будешь, поскольку и сам жертвой приворота стал. Однако и на тебе грех будет – ведь кровь твоя, сын твой, силам тьмы обещан. Служить он будет нечистому. Может и отвела бы я от тебя беду, да вижу, что в глазах твоих уже срок отмечен. Не живут долго такие, как ты. Через год в этом дворе в это же самое время поминки будут.
– А теперь, прощайте! – произнесла Злата и, сняв с головы своей венок, подошла к Светке, приходящей в себя в тенёчке, и надела венок на неё, – Вот тебе, подруженька бывшая, веночек поминальный! Чтоб и на том свете меня не забывала, помнила.
Злата расхохоталась, и тут словно вышли все из оцепенения, бросились к ней, да только не далась она им. Ножкой топнула, свистнула, и рассыпалась чёрным дымом вместе с псом своим Грэем. Никто с той поры ни её, ни собаки не видел больше в селе. А предсказанное ею всё сбылось. Через семь месяце родила Светка мальчика, не прожил он и часа, и она следом за сыном ушла. Алёшку же, через полгода после ухода жены и сына, нашли в петле в сарае. Бабка Таисья из Орловки сгинула без вести. Говорили, что в лес пошла да и не вернулась обратно.
Юродивый Яшка
– Идёт-идёт Яшенька родимый, побегу, спрошу у него совета, авось поможет он моей беде – краснощёкая Ефросинья, схватив с завалинки пирожки, завёрнутые в беленькую косынку, да крынку молока, и подправив съехавший набок платок на голове, поспешила вдаль по улице. Соседка Прасковья, оставшись одна у плетня, вытерла вспотевшее лицо передником, и покивав одобрительно головой, зашагала в сторону своего дома.
Жара стояла невыносимая. Пекло который день. Солнце садилось в красном мареве. Знойный полдень дышал горячим воздухом, как из печи. Звёзды загорались по ночам красными угольями на густом, чёрном покрове небесного свода. Оранжевый, тяжёлый, лунный шар висел всю ночь над избами. А утром вновь поднималось над деревней в парном тумане могучее древнее светило, чтобы начать новый Божий день. Ни ветерка, ни капли дождя, лишь жара.