Русалья неделя

А следующей зимой вот что случилось. У Василия с Екатериной должен был первенец народиться. Ждали весной. А тут собрались они к матери в гости приехать. И застала их в дороге метель. День-то был ясный, ничего и беды не предвещало. А как опустились сумерки, так и помело, сначала позёмкой, после всё больше и больше, и вот уж завьюжило, завертело круговертью, повалил снег крупными хлопьями, застилая глаза и лошади и людям. Кое-как виднелась сквозь пелену зыбкая, плывущая в темноте лента дороги, а вскоре и та пропала. И тут послышался со стороны леса вой. Волки! Они возникли из темноты внезапно, окружив сани. И лошадь понесла, не разбирая дороги. Всё смешалось – небо и земля. Катерина плакала, вжавшись в сани, Василий пытался управлять лошадью, но у него ничего не получалось.

На всём скаку лошадь завернула, чуть было не влетев в невидимое сквозь метель, дерево, а вот сани уже не успели свернуть и со всей силы ударились о ствол со страшным хрустом. Полетели в стороны щепки. Екатерина лежала в снегу. Василия выбросило чуть дальше. Лошадь унеслась в лес, волки за нею. Спустя время застонала Екатерина, Василий хотел, было, встать, и не смог. Ногу его пронзила горячая боль, она была неестественно согнута. Он подполз к жене, оставляя на снегу красный след.

– Жива ли?

– Жива, – еле выдохнула Екатерина, – Началось, кажись.

– Как началось? Ведь не срок ещё! – крикнул в страхе Василий.

– От удара может, не знаю, или от страха, – заплакала Екатерина.

Василий, белый от боли и ужаса, пытался встать и не мог. Тогда он начал снимать с себя тулуп, чтобы подложить под жену.

– Миленькая, не бойся, всё хорошо будет, – послышался вдруг голос из непроглядной тьмы.

– Кто тут? – крикнул Василий.

Из темноты вышел к ним мужичок в дырявом армячке и штанах, с непокрытой седой головой.

– Яшка, – ахнул Василий, и тут же вспомнил, как люди говорили, будто молится он по ночам в поле, и зимой и летом. Он не верил в эти россказни, считая их байками. А выходит всё правда?

– Яшка, что делать? Помощь нужна, в деревню надо!

– До деревни мы сейчас не дойдём уже, – ответил тот, – Не поспеем.

Василий схватился за голову.

– Не бойся, сынок, всё сможем с Божьей помощью, – утешил его Яшка и подошёл к Екатерине.

– Что, матушка, готова ли? Скоро увидишь дитятко своё. Потерпи уж немного.

– Пропадём, – думал Василий, склонившийся над лицом жены и целовавший её горячий, покрытый испариной лоб, – Все пропадём. И Яшка, и я, и Катя, и ребёнок.

От жалости к неродившемуся ещё дитю, Василий заплакал.

А Катя кричала с надрывом, разрывая криком буран, засыпавший поле и лес.

***

Ранним утром, когда едва забрезжили первые розовые полосы на востоке, ко двору Ефросиньи прибежала взмыленная лошадь с оборванной сбруей. Ефросинья выглянула в окно и ахнула, выбежала, как была босиком ко двору, и упав в снег, заголосила. На её крики сбежались соседи.

– Васькина лошадь, Васькина, – твердила Ефросинья, – Беда случилась, бабоньки, беда-а – а!

Тут же мужики запрягли своих лошадей и поехали по занесённой за ночь дороге, уходящей из деревни. Через час они вернулись, везя на санях Екатерину, прижимающую к груди под платьем младенца, Василия, бледного, с перевязанной ногой, и ещё кого-то, накрытого с лицом рогожей. Когда все сбежались к саням и подняли рогожу, то увидели седые волосы, впалую грудь с деревянным крестом на шее и васильковые глаза, глядящие в небо, но уже не видевшие мир земной. Это был Яшка.

– Маменька, – обняла свекровь со слезами Катерина, – Он нас спас, дитя моё всю ночь у себя на груди держал, грел, под утро мне передал, и армячком своим меня укрыл как я не отказывалась. А сам всё улыбался. А как рассвело, то увидели мы мужиков на санях, а Яшка не дышал уже.

Все плакали. Побежали за повитухой, чтобы младенца да мать обиходить, повели их скорее в избу. В город за тестем да лекарем послали. И каждый по очереди подходил к саням и кланялся лежащему на них человеку…

Яшку проводили в последний путь на деревенском тихом погосте. Поставили деревянный крест. Весной раньше всех зацветают на его могилке жёлтые цветы мать-и-мачехи, распускаются ландыши, а летом расцветают синие, как небо, васильки.

Этим летом приезжали на могилку мужчина и женщина на сносях, с маленьким мальчиком, годов трёх. Он положил на могилку букет полевых цветов, все постояли, перекрестились, прочитали молитву и, поклонившись, пошли назад. Только мальчонка замешкался у холмика, махая ручкой кому-то невидимому и улыбаясь во весь рот.

– Идём, Яшка! – позвал отец и мальчонка побежал по неширокой тропинке, поросшей травой и цветами, вслед за родителями.