Русалим. Стихи разных лет

Час настал, отделяющий души от тел,
и застыла ветла у крыльца.
И кузнечик, мерцая крылами, слетел
на худую ладонь чернеца.

И продвинулась жизнь по сухому лицу,

и монах свою выю пригнул.
И кузнечик в глаза заглянул чернецу,
и чернец кузнецу – заглянул.

«Как последняя весть на ладони моей,

так я весь – на ладони Твоей…» —
молвил схимник, радея о смерти своей
и луну упустив меж ветвей.

«Перейти переход, и не будет конца —

в этом знак кузнеца-пришлеца.
Переходного всем не избегнуть венца —
по веленью и знаку Отца.

Нет, не смерть нас страшит, а страшит переход,

щель меж жизнями – этой и той.
Всяк идёт через страх на свободу свобод,
и трепещет от правды простой».

И ещё дошептал: «Погоди, Азраил,

не спеши, погоди, Шестикрыл!»
Но зелёный разлив синеву озарил,
дверцы сферного зренья открыл.

И послышался стрекот, похожий на гул,

и как будто бы ивы пригнул.
…И кузнечик бездвижную руку лягнул:
в неизбежное небо прыгнул.

9–12 октября 2007 г.

Триптих по отцу

«Як страшно буде, коли мерзлу землю стануть на гроб кидати…»

Слова преподобного Амфилохия Почаевского (Головатюка), сказанные им перед кончиной, в декабре 1970 г.

1

 …А покуда шавки вокруг снуют,
 примеряя челюсти для верняка,
 ты поведать волен про свой уют,
 про уют вселенского сквозняка,

 коли понял: можно дышать и тут,

 на перроне, вывернув воротник,
 даже если ночь, и снега метут,
 и фонарь, инфернально моргнув, поник.

 Да, и в здешней дрожи, скорбя лицом,

 заказавши гроб и крест для отца,
 ты ведь жив стоишь, хоть свистит свинцом
 и стучит по коже небес пыльца.

 Город – бел, и горы белы, холмы.

 И твоя действительность такова,
 что пора читать по отцу псалмы.
 …Где ж тот поезд каличный «Керчь – Москва»?

 Ведь пора идти отпевать отца

 по канону, что дал навсегда Давид.
 Да в итоге – снежище без конца
 и ментов патрульных унылый вид.
 Ты живой? Живой. Вот и вой-кричи!

«Всюду жизнь!» – нам сказано. Нелегка?

Но прибудет тётушка из Керчи.
И Псалтирь пребудет во все века.

А отец лежит – на двери, на льне,

в пятиста шагах, как всегда, красив…
В смерти есть надежда. Как шанс – на дне
ощутить опору, идя в пассив.

Смерть и есть та дверь, что однажды нас

приведёт, как к пристани, в те сады,
где назначен суд и отмерян час,
и лимита нет для живой воды.

13 марта 2005 г., Прощёное воскресенье

2