Русалка

Если сравнить, то признание Леви не лучше и не хуже, оно по-своему дорого, и даже как-то неловко вспоминать о Джеке в тот момент, когда этот человек, окрылённый надеждой, так тянется к ней всем существом.

– Конечно, я согласна, – ответила она. – Конечно, я стану твоей женой.

В ответ он её не поцеловал, а нежно обнял, зарывшись лицом в распущенные волосы, и тут у неё мелькнула шальная мысль – а ведь это всё благодаря тому сумасшедшему, ведь если бы не его злодеяние, глядишь, она бы так и не осознала, как сильно хочется жить, и не открыла своей любви к Леви Лайману.

Они решили пожениться как можно скорее, и Леви с некоторым трепетом известил Барнума о своих намерениях, но тот пришёл в восторг.

– Ты ведь понимаешь, насколько это облегчает дело? – сказал он. – Теперь ты можешь сопровождать свою жену на гастролях, жить с ней в одном номере, и нам больше не придётся морочить голову из-за отелей, которые не принимают женщин без сопровождения, или из-за мужчин, имеющих на неё виды, потому что она не замужем.

И, помедлив, добавил:

– Поздравляю!

Вскоре в дом Барнума и Черити прибыл священник для совершения надлежащего обряда. Барнум заикнулся было о публичной свадьбе с приглашёнными репортёрами, мол, бракосочетание очистит репутацию Амелии, ведь обвинить в каких-то грехах замужнюю русалку сторонникам Илии Ханта не удастся.

Амелия пресекла эту мысль в зародыше, не дав ей как следует развиться.

– Я не собираюсь выходить за Леви на глазах у всего Нью-Йорка. В моём контракте, мистер Барнум, об этом нет ни слова.

А когда Черити добавила, что брак – дело личное, и, если жених с невестой не желают, чтобы газеты об этом трубили на весь крещёный мир, они в своём праве, Барнуму пришлось смириться.

Леви привёл Амелию в свою скромную квартиру под покровом темноты, в столь же поздний час, как когда-то тайком увозил к океану, чтобы спасти.

Когда он наконец расстегнул многочисленные пуговицы, расшнуровал корсет и коснулся её кожи, обоих бросило в дрожь.

– Как долго я о тебе мечтал, – вздохнул он.

Три дня они не выходили из квартиры, а на четвёртый на пороге объявился Барнум с афишей в руках.

– Всё готово к гастролям, – сообщил он. – Завтра выезжаете.

Той ночью, когда над ней склонился Леви, Амелия почувствовала, как под сердцем что-то шевельнулось.

Потом, слушая его сонное дыхание, она лежала не смыкая глаз, сложив руки на животе, и шептала сквозь слёзы:

– Доченька моя, как же долго я тебя ждала.

Часть третья Гастроли

Глава четырнадцатая

Когда Барнум предложил Амелии гастроли, у нее создалось впечатление, что «фиджийская русалка» будет единственным номером программы. Ей представлялся экипаж для них с Леви и два фургона с аквариумом, бочками, шатром и несколькими рабочими для подвоза воды и прочих нужд.

Вскоре она обнаружила, что ошибалась, поняла, насколько была наивной в своих предположениях. Барнум никогда не брался за дело спустя рукава, и конечно же, старался устроить как можно больше шумихи и показухи.

Так они с Леви оказались посреди вереницы повозок, где кроме реквизита для русалки оказались искусный стеклодув, мастерящий удивительные украшения, фокусник-чревовещатель, механические куклы сеньора Верониа, изображавшие бытовые сценки, и великое множество разных птиц и зверей, даже утконос с острова под названием Австралия и рыжая самка орангутана с такими печальными глазами, что при виде её в клетке у Амелии сердце обливалось кровью.

– Леви, её нельзя держать в неволе, – заявила Амелия мужу вечером после первого выступления.

Номер Амелии был последним в программе, поэтому перед своим выступлением она сходила посмотреть на фокусы мистера Уаймана.

После него выступал дрессировщик, заставлявший несчастную обезьяну исполнять какой-то танец под хохот зрителей, но Амелия не вынесла этого зрелища и покинула шатёр со слезами на глазах.

– Амелия, с этим ничего не поделаешь, она же принадлежит Барнуму.

– Леви, это дикое существо, а они должны жить на свободе. Как же они могут кому-то принадлежать?

Ну как тут было не вспомнить о Джеке, о том, как он без малейших колебаний разрезал сеть, едва заглянув Амелии в глаза. У той обезьяны глаза совсем как у человека, и Амелия, даже не зная её языка, смогла заглянуть ей в душу, точь-в-точь как когда-то случилось у них с Джеком.

– Я согласен с тобой, – примирительно сказал Леви, растирая ей плечи. – Но у Барнума на этот счёт немного другое мнение. И потом, бедняга вовсе не из этих мест. Её родина далеко отсюда в жарких краях, если её отпустить здесь, она просто погибнет, или её поймает кто-нибудь другой.

– Жаркие дальние края, – повторила Амелия. – Как Фиджи?

Леви нахмурился.

– Ты не принадлежишь Барнуму. И ты не дрессированное животное.

– Правда? – переспросила она, присев на край кровати и потирая лоб. – Иногда я сомневаюсь.