Русалочка должна умереть

Ральф в это время как раз был там. Делал закладки. И у него тоже имелись фобии: Ральф боялся мертвых детей. Какой-то дурак написал в Википедии, будто в нашей семье было принято убивать слишком слабых детей законной жены. И заменять их крепенькими бастардами от местных крестьянок. Крепенькие бастарды и впрямь водились. Их признавали за особые заслуги перед Семьей и вводили в нее наравне с законными сыновьями. Но никогда и никто не сбрасывал детей в туалет. Штрассенберг – это Штрассенберг, а не Спарта. В те времена дети умирали и все. От тысяч самых разных причин, от ветрянки, диких вепрей, поноса и золотухи. Но никому не приходило в голову забивать их трупами замковый туалет. Да и туалеты появились гораздо позже!

Ральф этого не знал. Ему мерещились мертвые младенцы. Их маленькие тщедушные ручонки тянулись к его штанинам. Их голоса звучали в его ушах.

– Ты видел моего папочку? – раздалось сзади.

И заорав, с размаху, Ральф рухнул в папоротник, а я осталась стоять.

– Твои волосы светились, клянусь тебе!.. Я понял, что ты – судьба! – рассказывал он, когда я была чуть старше.

Ральф с детства был мистиком и верил в свою судьбу. Даже если она являлась ему Белым Гномом с Розовым Зонтиком. Поэтому он не убежал и не обоДрался. Гном заблудился. Гном плакал. Гном хотел знать, не видел ли Ральф его собаку и папочку.

Красивого, в длинном черном платье.

Ральф выбрался из папоротников, в которые он упал и присел на корточки, разглядеть феерического создание. Гном с Зонтиком благоговейно прикоснулся к его щеке:

– Ты Принц, да? Только принц может быть такой красивый.

Ральф подхватил Гнома. Детские руки обвились вокруг его шеи, мягкое теплое тельце доверчиво прильнуло к его клокочущей от смеха груди. Ральф никак не мог мысленно развидеть Папочку в диинном чейном паатье.

– А как зовут папочку?

– Отец!

– Как?

– Отец! Его тут все знают.

– А мамочка у тебя есть? – спросил Ральф. – Матерь?

– Грета.

Ральф улыбнулся. По крайней мере, с этим можно было работать.

– Как она выглядит?

– Она вся коричневая.

Ральф присмотрелся, но ничего такого в ребенке не обнаружил. С другой стороны, бывают же и в Африке альбиносы. Что девочка не фея, а альбинос, он больше не сомневался. Но вот, что Штрассенберги вдруг стали толерантны…

– Коричневая?

– Да. Но ее мать была черная. Папа говорит, что Грета – его лучшая сука, поэтому позволяет ей спать со мной, – добил его Гном. – Остальные четверо сидят в клетке… Хотя они и не делают ничего плохого.

И пока Ральф думал, девочка ли больна, или он сам слишком сильно ударился при падении, на дорогу выскочил доберман. Мускулистое поджарое тело сверкало в свете луны, как змеиная чешуя.

Вскинув голову, собака громко залаяла…

…В дверь постучали.

– Со мной все в порядке, тетушка, – крикнула я, неохотно высунув голову. – Я ничего подобного больше не сотворю.

– Это не тетушка, – сказал голос Ральфа. – Можно войти?

– Нет! – заорала я, колотя матрас ногами и кулаками. – Оставь меня, наконец, в покое! Я ненавижу тебя! 

ЧАСТЬ 2.

I Верена

Школа

В новой школе мне не понравилось сразу. Новой школе сразу не понравилась я. Совсем, как в детстве. Когда я пошла в первый класс. Только на этот раз, у меня уже не было никаких иллюзий.

Девушка, которой меня навязали, как новенькую, показала шкафчики, раздевалки и туалет. На этом ее толерантность кончилась. Она подчеркнуто указала на пустой стол в столовой и пошла дальше.

Дежа вю.

Мне казалось, я была к этому готова, но готовой я не была готова.

Наш клан был большим и довольно спаянным. И мы не то, что дружили между собой, но всегда общались. Со мной учились Штрассенберги, Ландлайены, Тилленбурги… И все они знали, кто я и сколько за мной стоит.

У меня было место в обществе, мое место было среди семьи. Если бы в школе мне указали на пустой стол, мои старшие братья Штрассенберги заняли бы все места. Сестер Штрассенберг у меня почти не было, а те что были – были намного старше или младше меня. Но!.. Если бы я сама или кто-то другой увидели, что обижают одну из них, мы собрались бы и дали бы за нее отпор.

Таков был клан Штрассенбергов: дома относись друг к другу как тебе хочется, но за стенами квартала, держись семьи и защищай ее честь, как можешь.

Теперь, одной своей придурью, Филипп вышвырнул меня за пределы клана. Здесь я была никем. Здесь фамилия Штрассенберг ничего не значила, а фамилия Дитрих только усугубляла все.

Ральф был так холоден, что на нем можно было раскладывать скоропортящиеся продукты. А тетушка запретила мне нормально накраситься и надеть привычную мне одежду. В худи и джинсах, я ощущала себя русалкой, которую вынесло на скалу. Нелепой, неловкой и беззащитной в чуждом ей элементе.

Я села, распечатала йогурт и огляделась по сторонам. Другие девочки захихикали и склонили головы, чтобы лучше слышать, что им говорит моя провожатая. Нечто в духе «она башку в асбесте вымачивает?».

Что я могла сказать?.. Одна, совсем одна, без поддержки тесного круга родственников? Даже Ральф и тот выбрал Стеллу.