Русанов

Возвращению Самойловича в Россию предшествовало посещение Стокгольма для консультаций с видным знатоком геологии Шпицбергена профессором Натхорстом и ознакомлением с геологическими коллекциями в музеях шведской столицы и университета Упсалы. Эта работа была продолжена им и в Петербурге, где он имел встречу в Геологическом музее Академии наук с академиком Чернышевым, возглавлявшим тогда Геологический комитет, с которым в свое время не нашел общего языка Русанов. «Я никогда до того не встречался с Феодосием Николаевичем, — писал позже Самойлович, — и с некоторым трепетом думал о знакомстве с ним (возможно, после рассказов Русанова. — В. К.). Я застал его во время беседы с одним из сотрудников и, робко подойдя к нему, сообщил неуверенным голосом, что я приехал со Шпицбергена и хотел бы показать ему сборы. Чернышев схватил меня за руку, потащил куда-то в противоположную сторону музея и начал оживленно расспрашивать меня о работах нашей экспедиции. Я сразу почувствовал симпатию к этому человеку небольшого роста, с большой копной седых всклокоченных волос над огромным лбом и торчащей вперед седоватой бородкой. Феодосий Николаевич тот час же отвел мне один из столов в музее, у которого я должен был начать обработку своих коллекций» (1982, с. 167). Волей-неволей Геологическому комитету пришлось иметь дело если не с самим Русановым, то с продолжателями его дела.

Во время Первой мировой войны «Особое топливное совещание» поставило перед правительством вопрос о добыче шпицбергенского угля для снабжения паровозов Мурманской железной дороги, имевшей стратегическое значение.

После Версальского мира добыча угля на рудниках Грумант-сити с причалом в Колсбэе первое время составляла всего три-четыре тысячи тонн, а с продажей большей части акций при участии Самойловича советскому тресту «Севе-ролес» в 1925 году поднялась до девяти тысяч. Наконец в 1931 году акции компании были полностью выкуплены советскими организациями, и угли Шпицбергена таким образом в конце концов были сохранены за нашей страной. Но не сам архипелаг, который в 1920 году страны Антанты решили передать Норвегии, с оговоркой в отношении особых прав России после завершения Гражданской войны. Спустя четыре года, в обмен на признание своего режима в России наши коммунисты признали норвежский суверенитет над Шпицбергеном и только тогда королевский флаг взвился над ледниками полярного архипелага.

В самой же России, несмотря на исчезновение Русанова, его идеи по гидрографическому обеспечению Северного морского пути уже завоевали умы, хотя «ледовитоокеанский вариант» в обход Новой Земли с севера по-прежнему отпугивал моряков, особенно после дрейфа «Святой Анны». Перспектива быть унесенным к полюсу в процессе выполнения обычного товарного рейса не вызывала восторга ни у деловых людей, вкладывавших деньги в новое предприятие, ни у самих судоводителей. Вместе с тем предложение Русанова о строительстве полярных станций, снабженных радио для обеспечения мореплавания к устьям Оби и Енисея, было принято — жизнь заставила. Последствия такого решения сказались тут же. Если за первое десятилетие XX века здесь в летнюю навигацию проходило лишь одно судно, то за последующие десять лет, несмотря на все военные потрясения, количество судов на этой трассе возросло в четыре раза, причем эти изменения пришлись на период строительства полярных станций: в 1913 году — в Югорском Шаре, в 1914-м — на Вайгаче в Карских Воротах и на западном берегу Ямала на мысе Морасале, а в 1915 году — на острове Диксон при входе в Енисейский залив. Во времена колониальных захватов или освоения Дикого Запада опорные пункты на новых территориях создавались в виде крепостей и укрепленных фортов, что порой сохранилось в их сегодняшних названиях, уже не отвечающих современному облику. В Российской Арктике такие опорные пункты мирного освоения обычно выглядели скоплением нескольких домиков и складских помещений на негостеприимном пустынном берегу и только тонкие высокие силуэты флюгеров и метеобудок говорили об их назначении. При подходе с моря полярные станции в то время нередко опознавались по высоким решетчатым радиомачтам, позволявшим держать связь с Большой Землей — в первую очередь с Архангельском, где до сих пор сохраняется такая радиомачта в пригороде Исакогорка как памятник раннего этапа современного освоения Арктики. Хотя отмеченный этап деятельности полярных станций не получил должного освещения в литературе из-за военных событий, именно здесь был накоплен ценный опыт длительного пребывания людей в ограниченном коллективе, совсем иной, чем в экспедициях, весьма пригодившийся при подготовке экипажей космических кораблей много десятилетий спустя.