Русло реки

Я попрощалась с Феринно, ливнями и огромным небом, жаворонками в траве, пылью и змеями. Я попрощалась с Тремя Линиями, водной впадиной и раскаленными от солнца стенами. Я попрощалась со своей лошадью Джемой, пожелала ей жизни лучше и всадника добрее, чем я. Я попрощалась с Крысом. Еда застряла в горле к этому моменту, и я подавляла головную боль, которая проявилась от мысли о нем. Я пожелала ему хорошей охоты, пыльных ванн и солнца, чтобы греться на нем, а потом быстро перешла к следующим, чтобы головная боль не стала тем, что я не смогу остановить.

Я попрощалась с Соэ и Яно. Я не знала, считали ли они себя моими друзьями, но они не выдали меня, не подставили, и я была за это благодарна. Я попрощалась с Тамзин. Она мне нравилось, и я ненавидела то, что мир бил по нашим радостям и превращал их в боль. Я не дала ей много слов. Она уже знала, что я должна была сказать ей. Вместо этого я вспомнила внезапно огромное красное дерево, к которому она водила меня в первый день у Соэ, место было для нее успокаивающим и придающим сил, и я желала ей этого.

Когда еда кончилась, и я легла на бок, когда я подумала уже обо всех, даже случайных лицах, от Патцо в Снейктауне до Кука и разбойников, до Доба Грязи, гниющего где-то под пустынным солнцем, я с неохотой подумала о Веране.

Я долго смотрела в пустоту, разум был медленным. Я не знала, что желать ему. Мне было нечего предложить. Извинения казались бессмысленными. Прощение казалось банальным. Пожелания счастья и здоровья казались почти оскорбительными. Чем дольше я думала, тем более пустой я себя чувствовала, словно отдала последние крупицы себя, которые задержались под моей оболочкой.

Мои мысли просто сосредоточились на его лице, знакомой меди кожи, черных волосах, блестящих под небом. Я думала о его зеленых глазах, глядящих на меня, пьющих мир огромными глотками, желающих впитать как можно больше с каждым ударом сердца. Ограничения моей жизни сделали меня замкнутой и черствой, а его — сделали его открытым, копящим все беды и радости, которые предлагал мир. Я подумала о его восторге от всего, его желании действовать, его отношении к его семье и скаутам его мамы. Я подумала о его тихих умелых шагах и кипучей энергии. Я подумала о его забавных привычках насчет природы — как он благодарил деревья, приветствовал гром, ворчал из-за певчих птиц, врезающихся в стекло.

Я нахмурилась.

Я пыталась считать это забавным.

Но это не было забавно.

Я подумала о птицах среди полыни в Феринно, взлетающих в небо. Я знала, как ощущалось, когда врезался во что-то, чего не ожидал, разбивал тело об твердое стекло и падал с просторного места, которое всегда звал домом.

А это случалось десятки — сотни — раз в день, каждый день, и люди звали это нормой.

Я скривила губы.

Веран не зря злился.

Это злило и меня.

Этот замок был скоплением наглости и смерти, и они развивали их внутри и снаружи стеклянных куполов.

Я импульсивно ударила по подносу, за который щедро заплатили богачи сверху, дав мне последнее утешение в жизни, которую они создали для меня. Серебряная тарелка соскочила с подноса, опустилась под углом, и пустой кубок опрокинулся. Капли вина стекли по тарелке мимо отражения моего лица, глядящего на меня.

Картинка в серебре задрожала, и я моргнула. Я искала в своем отражении знакомые детали, но их искажали царапины на металле и тусклый свет лампы. Даже мое лицо таяло, искажалось от всего, что было во мне.

В следующий миг я моргнула и увидела не себя, а другую девушку.

Элоиз.

Я смотрела на отражение. Металл исказил мои острые черты, заменив их мягкими. Тьма сделала мои волосы распущенными, рассыпавшимися по плечам. Лампа блестела на оловянных гвоздиках в моем ухе, и они напоминали жемчуг.

Принцесса Элоиз Аластейр.

Она болела, когда я видела ее пару недель назад. Ослабленная лихорадкой, которую она подхватила в Толукуме. Зараженная комарами, которых намеренно привлекли к ее комнате, насекомых превратили в оружие, потому что не хватало птиц, которые их ели.

Потому что птицы бились об стекло.

Потому что стекло впечатляло людей у власти.

Потому что люди у власти могли заставить других создать для них стекло.

Я сжала кулаки, и в металлической тарелке отражение Элоиз исказил гнев. Я вспомнила мужчину, посла, бегущего ко мне с дикими глазами. Отец принцессы, Ро. Я видела их обоих несколько минут, но видела его лицо в ее.

Что еще от него жило в ней? Его смех? Улыбка? То, как его нога подпрыгивала, пока он думал?

Мой живот похолодел.

Это было воспоминание?

Я вспомнила обрывки видения, которое пришло с болью, пока Кобок нависал надо мной — ткань двигалась, играли лучи солнца, щелчки. Дыхание вылетело изо рта, видение стало четче. Ткань была скатертью, трепещущей на открытой террасе, озаренной утренним солнцем. Щелканье оказалось звоном утвари по тарелкам. Смех. Кудрявые волосы задели дерево, мы ползли под столом. Голоса тихо звучали сверху. Две маары ног обрамляли нас в нашей пещере, нашей крепости — с одной стороны были штаны и сапоги, одно колено подпрыгивало. Движение и глубокий смех, запах корицы.