Я успела поднять голову, увидела, как Фала бросила бумаги в огонь. Они рухнули на дымящуюся решетку, и сапоги Верана дернулись. Как снаряд из арбалета, он вскочил с пола и прыгнул на нее, поймал ее колени. Перочинный нож летал в воздухе — я не могла понять, чей он был, но это было не важно. Он упал на пол и укатился под стол. Фала охнула, пошатнулась. Ее голова ударилась об стену, и она рухнула на пол. Веран слез с нее, запутался между ее телом и дальними окнами.
— Письма! — закричал Веран, указывая на камин. — Ларк, забери письма!
Я прыгнула к дымящейся решетке, подцепила рукоятью меча горящую кучу, вытащила их вместе со следом из сияющих углей. Несколько нижних стали пеплом, но два верхних обгорели только по краям. Я стала топтать огоньки на них, когда три вопля заполнили небольшое пространство в хаосе стульев, стекла, дыма и тел. Фала встала, шатаясь от удара по голове, наступила на ладонь Верана и поспешила к дальним окнам.
Я поздно увидела там ручку. Дверь открылась, и Фала выбежала под дождь.
Но Тамзин не медлила. Она с ревом промчалась мимо стола и мимо нас в темную ночь. Ирена все еще стояла за разбитой дверью, охнула и повернулась. Она без объяснений убежала по лестнице, пропала из виду.
Я уперлась ногами, чтобы встать, но Веран снова вскрикнул:
— Ларк… письма!
Угли все еще хотели забрать себе бумагу, и я поспешила потушить последние огоньки. Когда я потушила угли шляпой, осталось два почти целых письма, на них было видно строки, знакомую подпись Тамзин с летучей мышью, которую она спрятала в М своей фамилии, чтобы привести нас к ее темнице в Утциборе.
Наступило молчание. В воздухе воняло дымом и кровью. Стекло двигалось под моими коленями, и я ощутила теперь, как осколки впивались. За открытой дверью постоянно шипел дождь. Я вдохнула, казалось, впервые за пять минут, ребра обожгло. Я перевела взгляд от писем на Верана, он прислонился к стене, прижимая ладонь к груди. Он глядел на меня, грудь быстро вздымалась и опадала.
— Ларк, — прошептал он.
Я выдохнула, но не смогла произнести его имя. Я проползла по полу в стекле, отодвинула тяжелый стул с дороги. Он сел, прислонился спиной к стене.
— Ты в порядке? — спросила я, голос казался далеким.
— Я в порядке, — сказал он. — А ты?
— В порядке.
— У тебя кровь…
Это было преуменьшением. Мелкие порезы горели на всем моем теле, от царапин на руках и коленях до двух ровных порезов на ладонях от клинка меча, несмотря на защиту из шляпы. Я посмотрела на себя, меня будто забрызгали красной краской.
Я посмотрела на него.
— Я в порядке. Ты тоже в крови, — на его губе и щеке были порезы, несколько длинных царапин было на ладонях. Я сжала колени своих штанов, чтобы унять дрожь в пальцах. — Что случилось? У тебя был припадок?
— Она дала мне яд, — сказал он. Он звучал так же потрясенно, как и я. — Средство для мытья стекла. Она сказала, что это был чай.
— Ты это выпил?
— Нет, — сказал он. — Я вылил полкружки на сапоги, когда она не смотрела.
— Но ты упал…
— Притворился, — сказал он. — Я понял… что она этого ожидала. Если она подумала бы, что преуспела, это дало бы мне преимущество. Что-нибудь сделать. Я не знал, что, — он посмотрел на пространство под столом, куда укатился нож. — Не пойму, что меня злит больше: что она пыталась меня отравить, или что она думала, что я не узнаю растение.
Он посмотрел на меня, мы глядели друг на друга миг, и мое сердце еще никогда не билось так громко.
— Я думала, что ты умер, — сказала я, не дав себе остановить порыв.
— Я думал, ты умерла, — быстро ответил он. — Или что ты умрешь.
— Я не умерла.
— Я тоже.
Мы смотрели друг на друга, наше быстрое дыхание сочеталось с шумом дождя снаружи. Его зеленые глаза разглядывали меня, кровавые дыры на моей одежде, царапины на коже. Я глядела на его лицо, уже знакомый маленький шрам, влажные кудри, ресницы и порез на губе.
На жуткий миг я подумала, что все это потеряла.
Что я потеряла его.
Он приоткрыл рот, словно хотел заговорить, но ни звука не вылетело. Он вытер кровь со щеки. Где-то снаружи за дождем слабо зазвонил колокол, но не так, как раньше. Мы оба пришли в себя.
— Тамзин, — сказала я.
Он кивнул.
— Нужно идти.
— Ты можешь встать?
— Да… а ты?
Помогая друг другу, мы поднялись на ноги, стараясь не порезаться еще сильнее об осколки на полу, глупо пытаясь убедиться, что другой мог стоять, не замечая свои боли.
Без предупреждения мы встали, держась за руки, лица разделяли дюймы. Веран понял это одновременно со мной, и я ощутила, как его тело застыло. Он вдохнул, его лицо было чуть ниже моего. Он поднял взгляд. Я вспомнила утро в Моковике, когда я проснулась и увидела его так же близко.
Он сглотнул.
— Я тебя бросил, — сдавленно и тихо сказал он. — Я все испортил, а потом бросил тебя.
— Все хорошо.
— Прости, — сказал он. — Мне так жаль.
— Все хорошо, Веран, — я не знала, как коснуться, чтобы утешить, неловко сжала его локти, а потом плечи. Он вдохнул, его пальцы задели мое запястье, а потом опустились, коснулись моего рукава, а потом пригладили его тунику, заляпанную кровью.