Русофобия

Еще Н. С. Хрущев в 1956 г. на XX съезде КПСС развенчал «культ личности Сталина», тем самым положив первый кирпичик в обесценивание советского строя в глазах советского народа. Его доклад был пронизан ненавистью к Сталину и содержал не только объективные, истинные сведения. Так, Хрущев заявил о содержащихся на момент смерти Сталина в лагерях 10 млн заключенных. Однако, по замечанию С. Г. Кара-Мурзы, на 1 января 1953 г. в лагерях содержалось 1 727 970 человек, о чем Хрущеву было сообщено докладной запиской[173]. Конечно, никто не проводил никакого научного анализа репрессий; они просто были огульно раскритикованы. «Верный сталинист» Хрущев и многие другие сталинисты-конъюнктурщики в одночасье предали вождя.

«Хрущев пытался доказать, что вся ответственность за поражение Красной армии в 1942 г. под Харьковом, когда были окружены и уничтожены крупные группировки численностью в сотни тысяч человек, лежит исключительно на Сталине. Однако факты и сохранившиеся архивы показывают, что ответственным за эту катастрофу были и сам Хрущев, и командующий Юго-Западным фронтом С. Тимошенко, и член Военного совета этого же фронта И. Баграмян. Вполне возможно, что Хрущев пытался снять таким образом с себя ответственность и за личное участие в репрессиях, в частности на Украине перед войной, где он с января 1938 г. руководил республиканской компартией, и за поражения Советской армии в первый период войны, к которым он был причастен»[174].

Номенклатурщики во главе с Хрущевым, обвиняя Сталина в преступлениях, забыли обвинить самих себя, так как они были послушными соратниками вождя, выполняющими приказы. Достаточно широко распространено мнение, что Хрущев был причастен к массовым репрессиям. Возможно, боясь наказания, он решил заручиться поддержкой многих членов ЦК КПСС и гарантировал членам руководства партии неприкосновенность.

После этого съезда немало коммунистов в мире разочаровались в пришедшей к власти после смерти Сталина команде. Хрущев у них, в том числе у китайских коммунистов, не вызывал доверия, что сказалось на ухудшении геополитической ситуации для Советского Союза и падении его престижа в мире – в первую очередь среди коммунистов. Так, Мао Цзэдун осуждал Хрущева за критику Сталина. Мао заявил, что критика Сталина оправданна, но он не согласен с отсутствием четких пределов этой критики, так как только три из десяти пальцев Сталина были гнилыми[175].

Начиная с XX съезда тема репрессий стала краеугольной, буквально сакральной и иконической для очернения СССР. Само руководство СССР в лице прежде всего Хрущева, огульно раскритиковав репрессии, дало нашим геополитическим противникам идеальный метод ведения информационной войны против нас. Они начали кричать про сталинские репрессии и ссылаться при этом на Хрущева. Мол, не мы выдумали цифры и причины, а даже они (само руководство СССР) это подтверждают. После такого хрущевского выверта крайне трудно стало защитить страну от обвинительного приговора, построенного на теме репрессий.

Десоветизация достигла апогея во времена перестройки. Собственно, перестройка и есть десоветизация. Однако сегодня либералам потребовалась новая десоветизация, поскольку тогда окончательно и бесповоротно добить СССР не на бытийственном, а на идеологическом уровне не удалось. Не удалось ликвидировать сохранившиеся островки советских (нравственных, коллективистских) ценностей, мешающих интегрировать Россию в глобальную систему в интересах Запада.

Как отмечает Н. А. Колодий, ссылаясь на данные опроса «Левада-центра», сталинские репрессии как историческое событие в наше время не имеют статуса национальной травмы: менее 3 % молодых людей «самым страшным в истории нашей страны» считают время репрессий, среди старших возрастов таких чуть более 3 %, а среди людей 25–39 лет – менее 5 %[176]. Весьма отрадно, что ментальное пространство российского населения не проел либеральный червь десоветизации. Ведь колокол, бьющий по Советам, автоматически бьет по нам. Получается, что либеральные антисоветчики противопоставили себя большинству, посчитали свою антинаучную концепцию единственным критерием для выбора и утверждения типа общественной культуры, легитимным судьей, вольным распределять социальные ценности по принципу «это вам подходит, а это – нет, даже если вам и кажется, что подходит».