Второе направление критики России сводилось к распространению старых обвинений в «варварском» отношении к чеченцам и к дополнению старых обвинений новыми. Тут военные «ястребы» действовали совместно с «ястребами»-либералами и представителями лобби восточноевропейских националистов. Кремль обвиняли в причастности к взрывам жилых домов в 1999 году, а распространяли эти ложные сведения на Западе в числе прочих Закаев, беглый магнат Борис Березовский, бывший сотрудник КГБ Александр Литвиненко и журналист Анна Политковская102
. В 2005 году к этим обвинениям добавились новые — в отравлении чеченских детей. В конце того года в больницы Шелковского района северной Чечни доставили несколько детей и взрослых, страдавших судорогами и сильной головной болью. Им поставили временный диагноз: отравление неизвестным ядовитым веществом. Поскольку число заболевших росло, издание Джеймстаунского фонда изложило историю с позиций группы чеченцев, возлагавших вину за произошедшее на российские спецслужбы. Пускай правительство Чечни распорядилось провести расследование, эксперты Джеймстаунского фонда уже установили «истину»: «Вопрос в том, что скрывают чиновники, и ответ на него таков: молодых чеченских женщин умышленно травили сотрудники спецслужб. Причина тоже ясна, однако она слишком шокирующая для того, чтобы в нее можно было поверить: российские спецслужбы проводят геноцид чеченского народа»103. Именно так старое обвинение в геноциде снова вытащили на поверхность, пусть и в новой форме.Лобби также продолжало энергично распространять старые обвинения в геноциде и варварском отношении к чеченцам. Словом, говоря о кризисе с заложниками в Беслане, Дэвид Саттер из Гуверовского института и Хадсоновский институт заподозрили российские власти в «списании» жизней детей, находившихся в захваченной боевиками школе, и, «возможно, даже умышленном содействии террористам при захвате школы, чтобы получить оправдание их уничтожению»104
. Введя в оборот предположение о тактике российского правительства, Саттер затем объяснил варварское решение российской политической культурой и «классической военной доктриной, предписывающей уничтожать укрепленные объекты, нимало не заботясь о жизни безвинных людей». По мнению Саттера, выход из кризиса заключался в принятии условий, выдвинутых лидером террористов Шамилем Басаевым. В этом Саттер видел «смысл», хотя условия Басаева включали предоставление Чечне формальной независимости и диктовались под угрозой уничтожения детей. Если Саттер обвинял российское правительство в создании бесланского кризиса и в манипулировании им, то «Американский комитет за мир в Чечне» опубликовал исследование о чеченских боевиках-смертниках. В этом документе Россию снова обвиняли в нежелании «вести переговоры с умеренными членами чеченского сопротивления»105. В качестве эпиграфа к исследованию выбрали слова Бжезинского: «Можно ли ожидать умеренных действий от людей, которым отказано в надежде?» В данном исследовании не содержалось ни малейшего морального осуждения взрывов, совершенных террористами-смертниками, чьи действия объясняли «асимметричной борьбой с русскими». Тем временем Human Rights Watch продолжала собирать документальные свидетельства нарушения Россией прав человека, отказываясь систематически расследовать такие же нарушения, свершаемые чеченскими террористами, и ограничиваясь лишь риторическим осуждением этих преступлений106. Наконец, в марте 2006 года группа общественных деятелей опубликовала в европейских и американских СМИ открытое письмо, где утверждалось, что «пожар» на Кавказе распространяется, а не затихает. В этом письме, подписанном в числе прочих бывшим президентом Чешской Республики Вацлавом Гавелом, бывшим президентом Ирландии и комиссаром ООН по правам человека Мэри Робинсон, а также основателем Института «Открытое общество» Джорджем Соросом, наступление российских войск на Грозный сравнивали с карой, которой Гитлер в 1944 году подверг Варшаву, и выражали глубокое сожаление по поводу «колониальных и уничтожающих авантюр», призывали к жестким действиям в отношении правительства России107.