Русофобия. История изобретения страха

Конечно, приехать в Россию было не так просто, хотя теоретически никаких сложностей не предвиделось, ведь пароходное сообщение было налажено, а весь путь занимал чуть больше недели[911]. Существовала проблема иного свойства, и она заключалась в том, что император Николай Павлович был против активных контактов с Францией, где в 1830 году произошла революция. Поэтому связи с ней были предельно ограничены; государь опасался «тлетворного влияния» Запада, говоря словами шефа Третьего отделения графа А. X. Бенкендорфа. Император также противился тому, чтобы французы активно посещали Россию, а его соотечественники — Францию и особенно Париж, поэтому паспорта выдавались крайне неохотно. А паспорт тогда — как нынешний загранпаспорт, без него невозможно отправиться за границу. Дворянам разрешение на пребывание за границей выдавалось на срок до пяти лет, а для более длительного пребывания нужно было получить разрешение императора. Да и стоило оформление паспорта весьма дорого, но при желании любой запрет можно обойти, причём легально: по тогдашним правилам от уплаты пошлины освобождались, помимо прочего, лица, нуждавшиеся в лечении за границей. Достаточно было предоставить медицинский документ, в котором рекомендовалось пребывание на водах Баден-Бадена, а тогда просто Бадена, — именно в то время лечение на водных курортах становится модным. Поэтому русские аристократы сплошь оказывались «хворыми»; как писала Авдотья Яковлевна Панаева, «понятно, что все богатые люди добывали себе легко такие свидетельства и даром получали паспорты»[912]. Например, князь Пётр Андреевич Вяземский, долгие годы бывший «невыездным», только в 1838 году получил разрешение отправиться в Европу. И отправился он, конечно, «на воды» в Германию для лечения глаз. На курорте он, естественно, побывал, но его заветной целью был Париж, и там он за время путешествия трижды сумел «подлечиться»[913].

Столь же непростым делом было для иностранцев попасть в Россию: путешественники должны были получить в российском посольстве визу, а потом пройти сложную процедуру на таможне, включая пребывание в карантине.

Но запретный плод сладок, поэтому, несмотря на все ограничения, иностранцы приезжали в Россию и по возвращении делились своими впечатлениями. Путевые заметки, или травелоги, как сейчас выражаются, тогда становятся весьма популярным жанром. Моду на них ввёл, вероятнее всего, Алексис де Токвиль, который, будучи недовольным режимом Луи-Филиппа и не собираясь ему служить, но и не желая портить отношения с королём, выхлопотал себе отпуск за свой счёт и отправился в Америку. А в результате написал, пожалуй, самую известную книгу об этой стране — «О демократии в Америке».

Как уже говорилось, для путешественников Россия была весьма привлекательной страной. Французский легитимист граф Поль де Жюльвекур, несколько лет проживший в России, отмечал, что европейцы запрашивают «паспорта в Петербург и Москву. Рим и его былое величие их больше не интересует. Будущее находится на берегах Невы»[914]. Другой француз, Шарль де Сен-Жюльен, долгие годы проработавший в Петербурге, составил первый путеводитель по российской столице, анонимный, которым пользовался Оноре де Бальзак во время своего путешествия в Россию в 1843 году. О России, как известно, прославленный литератор ничего не написал, кроме «Письма о Киеве»[915]. Но почему? Ведь он стремился обрести в России славу и признание. Это случилось потому, что Бальзак приехал не вовремя, а именно сразу после публикации книги маркиза де Кюстина.

Астольф де Кюстин (1790–1857), отец и дед которого были гильотинированы в эпоху якобинского террора, прибыл в Россию, по его собственным словам, с искренним желанием найти здесь веские аргументы для борьбы с либерально-конституционными принципами Июльской монархии. Ведь Кюстин, как и Токвиль, не поддерживал «короля баррикад» Луи-Филиппа, не считал его легитимным монархом и был в стане легитимистов. Поездка в Россию, если верить Кюстину, явилась для него своеобразным экспериментом: он хотел понять, способна ли абсолютная монархия оправдать надежды, возлагаемые на неё французскими легитимистами. Существует также версия, согласно которой Кюстин отправился в Россию хлопотать за своего интимного друга, поляка Игнатия Гуровского, вовлечённого в польское восстание[916] (нетрадиционная ориентация Кюстина была хорошо известна; как отмечал Дж. Кеннан, Кюстин до конца своих дней «фигурировал в сплетнях всех злых языков как самый знаменитый гомосексуалист Франции»[917]). Кроме того, Кюстин был уже известен как автор популярных путевых заметок, а его работу об Испании похвалил сам Бальзак. Поэтому, отправившись в Россию, он, возможно, хотел повторить успех Токвиля и обрести славу[918].