Русофобия. История изобретения страха

В первые месяцы войны, когда военные действия активизировали интерес к России, во Франции были опубликованы «Записки охотника» И. С. Тургенева. Характерно, что вышли они под названием «Записки русского барина, или Картина современного состояния дворянства и крестьянства в русских провинциях» в переводе Зрнеста Шаррьера[1115]. Французские критики и публицисты наперебой советовали своим читателям ознакомиться с этой книгой, представляя её как важный информативный материал, освещающий внутреннее состояние таинственной северной империи, направившей «грозные орды в атаку на старый мир»[1116]. Например, критик Ф. Морнан писал в «L’lllustration»: «Большое удовольствие и пользу получит читатель при ознакомлении с „Записками" русского охотника или барина, по-видимому, очень искренними и точными. В этих талантливых рассказах, лишённых всякого отпечатка ремесленности и претензии на эффект, можно найти сведения исключительной ценности, особенно в современных условиях, о загадочной жизни русских рабов»[1117].

Такое название книги и её весьма вольный перевод возмутили писателя, о чём он не преминул написать главному редактору газеты «£е Journal de St. Petersbourg» 7(19) августа 1854 года. В этом письме Иван Сергеевич сообщал: «Мне недавно попался в руки французский перевод одного из моих сочинений, напечатанного года два назад в Москве. Этот перевод, неизвестно почему-то названный „Записками русского барина" — „Memoires d’un seigneur Russe", подал повод к нескольким статьям, помещённым в разных иностранных журналах. Вы легко поймёте, м.г., что мне не идёт вступать в прения с моими критиками, слишком, впрочем, ко мне благосклонными, но я чувствую потребность протестовать против заключений, которые многие из них сочли возможным извлечь из моей книги. Я протестую против этих заключений и против всех выводов, которые можно из них сделать, протестую как писатель, как честный человек и как русский; смею думать, что те из моих соотечественников, которые меня читали, отдали справедливость моим намерениям, а я и не добивался никогда другой награды. Что касается до перевода г. Е. Шарриера, по которому судили обо мне, то вряд ли найдётся много примеров подобной литературной мистификации. Не говорю уже о бессмыслицах и ошибках, которыми он изобилует, — но, право, нельзя себе представить все изменения, вставки, прибавления, которые встречаются в нём на каждом шагу. Сам себя не узнаёшь»[1118].

Уже после Крымской войны, в 1858 году, вышел новый перевод «Записок охотника» на французский язык, выполненный Ипполитом Делаво под наблюдением самого Тургенева, который почти год работал вместе с переводчиком[1119]. В предисловие переводчика к этому изданию было включено, вероятно, по желанию Тургенева, уточняющее письмо, в котором отмечалось: «Перепечатка эта объясняется тем, что перевод Делаво, принципиально отличавшийся от перевода Шаррьера и притом авторизованный, должен был аннулировать в глазах французских читателей и критики перевод 1854 года»[1120].

В 1854 году вышло пятое издание работы А. де Кюстина. В предисловии к этому последнему прижизненному изданию, датированному 15 июня того же года, маркиз подчёркивал: да, он не пророк, но Россия такова, какой он её увидел. При этом, как утверждал автор, даже в момент первой публикации его книги «Россия представала перед Европой в ореоле лжи», и «лишь нынешней войне оказалось под силу разрушить эти чары». Кюстину, по его собственному признанию, «удалось разглядеть лицо государя, который носит самую непроницаемую маску в мире, ибо правит народом, для которого лицемерие — вторая натура»[1121]. И если в самом тексте Кюстин воздержался от негативного изображения императора Николая I, то в предисловии к этому изданию написал так: «Император Николай прежде всего — уроженец своей страны, страна же эта не может вести честную политику, ибо судьба постоянно увлекает её на путь завоеваний, свершаемых на благо деспотизма, подобных которому нет в мире, ибо он весьма искусно притворяется цивилизованным. Только люди бесконечно доверчивые или бесконечно недобросовестные могли искать в этой стране лекарство от опасностей, грозящих Европе». Поэтому, чтобы просветить простой народ, отмечает Кюстин, он решил выпустить дешёвое «издание для народа».

Для католика Кюстина война с Россией носит религиозный характер: «Полтора десятка лет назад я предсказывал неминуемый поединок католической церкви с русской православной церковью; борьба — борьба вооружённая, борьба страшная — уже началась; чем-то она закончится?»[1122] Как видим, речь идёт о причинах исходного неприятия России, причём куда более глубоких, нежели наличие или отсутствие представительной формы правления. В результате, как отмечает О. Файджес, «к моменту начала войны её истоки, лежавшие в споре о Святых местах, были забыты, и на первый план вышла общеевропейская война против России»[1123].