Россия — «это варварское по своей сути государство, с невероятным постоянством играющее в цивилизацию». И далее начинается сеанс разоблачения: «Религия? Её там нет: под роскошным покровом православия, в которое она драпируется, скрывается скептицизм, часто доходящий до атеизма, или, по крайней мере, до сухого безразличия. Патриотизм? Тут совсем не понимают этого чувства. Просвещение? Оно дало цветы, но они бесплодны. Общество говорит на всех языках, но то великое, прекрасное и возвышенное, что на этих языках было создано, русские игнорируют»[1140]
. Россия может быть по отношению к европейской цивилизации только «либо пародией, либо угрозой. <…> Россия — это трехголовое чудище, отталкивающее от себя Европу, и имя трём головам: крепостное право, православие и самодержавие»[1141].В примечания книги автор включил, не сопровождая текст никакими комментариями, фальшивое «Завещание Петра Великого»[1142]
, которое, видимо, читатель должен воспринимать как неопровержимый документальный источник.Особой критике Леузон Ле Дюк подвергает православную церковь. Наиболее отчётливо это проявилось в работе «Русский вопрос», написанной летом 1853 года, то есть буквально накануне Крымской войны. Работа состоит из трёх частей: «Князь Меншиков», «Греко-русская церковь» и «Россия перед Европой»[1143]
. Нападки на церковь понятны, особенно с учётом того, что поводом к Крымской войне стал конфликт из-за покровительства Святым местам. Но здесь ситуация гораздо серьёзнее, поскольку мы имеем дело с истоками русофобии как таковой, а она своими корнями уходит в раскол церквей и принятие Русью христианства по восточному образцу. Правда, Леузон Ле Дюк полагает, что Русь приняла христианство в католической версии, ведь официально раскол церквей произошёл только в 1054 году. Поэтому православная церковь для него — «это католическая церковь, доведённая до состояния окаменения»[1144]. Эти слова принадлежат французскому католическому проповеднику Ж.-Б.А. Лакордеру, и Леузон Ле Дюк с ними полностью согласен.Как утверждает автор, православная церковь — это «мёртвый институт»: «Если католическая церковь способствовала развитию цивилизации, протестантская — развитию мысли, то православная церковь всё вокруг себя атрофирует»[1145]
. И дальше читатель видит потрясающий по своей «проницательности» пассаж: «Куда идёт этот мужик, куда идёт этот торговец, куда идёт этот служащий, которые, проходя мимо церкви, крестятся и машинально шепчут три или четыре слова молитвы? Один идёт в свою контору обкрадывать императора, другой — за свой прилавок обкрадывать своих клиентов, третий — в кабак, напиться. Не существует никакой связи между обрядами православной церкви и добродетелью. Это — гимнастика, только и всего»[1146].Но вот если мы посмотрим книгу «Современная Россия», то увидим, что это совсем иная работа. Перед нами настоящий справочник с описанием различных аспектов жизни страны и русского общества, хотя в качестве заключения снова появляется подложное «Завещание Петра Великого». Однако в целом это уже не пропагандистская работа, а спокойное повествование, рассказ о том, как путешественник впервые оказался в России в 1840 году[1147]
.Да, это взгляд европейца, к тому же, это взгляд француза, убеждённого в превосходстве своей культуры и цивилизации и снисходительно оценивающего «диких варваров». Но этот взгляд вовсе не злобный и не ожесточённый. Более того, Леузон Ле Дюк делает вывод: если Россия избавится от «варварского» института крепостничества, то она сможет стать одной из «великих европейских наций»[1148]
. Создаётся ощущение, что Леузон Ле Дюк писал свои работы для разной публики, или у него были разные заказчики. В любом случае очевидно, что русофобия для него — лишь весьма удобный политический механизм.Метаморфозы Рауля Бурдье: война как фактор превращения путешественника в пропагандиста
Ещё одним примером подобных конъюнктурных перемен может служить творчество французского писателя и переводчика Рауля Бурдье (1818–1855). Несмотря на то что Бурдье много писал о путешествиях, был переводчиком английских приключенческих романов, в том числе Майна Рида, информации о нём самом удалось найти весьма мало. Он был женат на дочери своего издателя и скоропостижно скончался в возрасте 37 лет, в тот же год, что и его родители, возможно, от холеры, вспышка которой наблюдалась тогда в Европе.