Русофобия. История изобретения страха

Апогеем стремления католической церкви склонить Россию к унии стала Брестская уния 1596 года[254]. В ходе Реформации католическая церковь потеряла власть над целыми странами (протестантские земли Священной Римской империи, Англия, северная часть Нидерландов, часть кантонов Швейцарии, гугеноты во Франции и др.), поэтому отчаянно стремилась компенсировать это ослабление, поставив под свой контроль западные русские земли. Эта попытка казалась России тем более угрожающей, что параллельно давление на её западную границу оказывалось со стороны Речи Посполитой или Польско-Литовского государства, что привело в итоге к трагедии Смутного времени. Швеция отрезала московское государство от Балтийского моря, на юге Османская империя контролировала береговую линию Чёрного моря, что лишало Россию выхода к морю (оставался лишь арктический маршрут через Архангельск). Таким образом, три соседа Руси, исходя из целого комплекса геополитических и религиозных мотивов, пытались изолировать её от развитых частей Европы и таким образом препятствовать её усилению. Именно в такой ситуации острой напряжённости между внешним миром и Россией формировался её негативный западный образ. При этом в Европе полагали, что Русь, совершив религиозный раскол, унаследовала от своих бывших татарских владык рабский политический деспотизм, к которому присоединились дикость и нищета древних скифов — сочетание качеств, которыми западный христианский мир обозначал принадлежность к Азии[255].

Но вернёмся к делам внутренним. 16 января 1547 года произошло венчание на царство великого князя и государя всея Руси Ивана Васильевича, Ивана IV. Молчаливый и неофициальный, но совершенно единодушный заговор против признания нового царя — такова была позиция всех западных соседей Руси.

Как отмечает Д. Ливен, «когда и Византия, и Золотая Орда исчезли, Москва была готова заполнить вакуум власти, оставшийся после кончины Золотой Орды, и стала лидером всего православного мира. Принимая царский титул, русский правитель закреплял за собой то высокое положение, которое прежде в русском сознании ассоциировалось только с византийским монархом, с великим ханом <…> За сто лет, предшествовавших 1550 году, Москва сильно выросла прежде всего в своих собственных глазах, её амбиции, идеология и представление о своей роли в мире существенно изменились»[256]. Поэтому нового царя и не спешили поздравить его «братья», занимавшие престолы других государств Европы. Ведь признание нового титула российского государя означало его официальный допуск в узкий круг европейских монархов[257].

Чем был обусловлен интерес к Московской Руси?

Итак, интерес к Московской Руси усиливается в непростые времена для самой Европы[258]. Пристальное внимание европейских публицистов к Московскому государству объясняется не столько самим фактом образования на Востоке Европы огромного могущественного государства, сколько его предполагаемыми несметными ресурсами, а также жизненной заинтересованностью в поисках силы, которая помогла бы справиться с испытаниями, поставившими под вопрос само существование европейской цивилизации[259].

Одной из главных причин, побудивших Европу повернуться к Руси, стала угроза османских завоеваний. В 1354 году османы вышли на европейский берег Дарданелл, а с 1365 года их временная столица располагалась уже в европейском городе Адрианополе.

Несмотря на то, что жители Московской Руси были для европейцев «схизматиками», они успешно воевали с мусульманскими странами, значит, могли быть полезными для совместной борьбы и создания антимусульманской лиги. Как отмечал Дитер Гро, «христианско-универсалистская идея вновь обрела достаточную силу, чтобы Рим мог попытаться использовать Россию для реализации идеи религиозно-политического крестового похода на Турцию»[260].

В 1486 году к Ивану III прибыл посол Священной Римской империи Габсбургов Николай Поппель. Первое посольство оказалось неудачным, но спустя два года переговоры возобновились. Его цель заключалась в выяснении возможности заключения союза с Московской Русью против турок и татар. Кроме того, император Фридрих III предлагал династический брак: выдать дочь Ивана Васильевича замуж за своего племянника. Самому Ивану III был обещан королевский титул, которым его должен был увенчать римский папа. Однако московский князь, благожелательно отнёсшийся к политическому союзу с империей, не пожелал принимать никакого чужеземного титула, видя в нем ущемление только что обретённой независимости Руси. Более того, себя московский князь почитал уже государем от Бога, равновеликим любому иному земному владыке, не исключая императора[261]. Московские государи, видевшие себя преемниками византийских императоров и единственными хранителями православия, требовали от Запада лишь признания соответствующего достоинства своей власти, но не её пожалования[262].