Русофобия. История изобретения страха

Соглашаясь с послом датского короля Фридриха II, Олеарий делает следующее заключение о русских: «они лукавы, упрямы, нео-бузданы, недружелюбны, извращены, бесстыдны, склонны ко всему дурному, пользуются силою вместо права, распростились со всеми добродетелями и скусили голову всякому стыду»[380]. Перед нами — целый набор негативных качеств русского человека, противопоставление русских варваров-рабов цивилизованным европейцам.

Как видим, Адам Олеарий весьма активно использует «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна как неоценимый источник информации, особенно в том, что касается описания русского национального характера, транслируя созданный им «чёрный миф» о России[381]. Этим стереотипам восприятия России и русских будет уготована долгая жизнь.

* * *

Герберштейн оставался авторитетным автором и в XIX, и в XX столетии, особенно после окончания Второй мировой войны. Так, словенский историк Васко Симонити в послесловии к первому изданию «Записок о Московии» на словенском языке, опубликованному в 1951 году, писал: «Власть деспотического типа оставалась характерной чертой российской действительности на протяжении всех последующих столетий русской истории»[382]. Россия несколько раз, по мнению учёного, не воспользовалась возможностью свернуть с пути автократии.

Что ещё важно, книга Герберштейна и работы других иностранных авторов весьма авторитетны среди отечественных исследователей и воспринимаются как достоверные источники информации. Ведь эпоха Возрождения была ознаменована появлением исторических трактатов и историков как таковых, а ренессансным авторам было принято верить. Так, например, в предисловии к сочинению Ж. Маржерета русский историк И.Н. Бороздин отмечал: «Маржерет, в общем, довольно правдиво передаёт события русской истории и русской жизни, хотя, конечно, очень многое непонятно и недоступно иностранцу <…> сочинение Маржерета являлось и является одним из главных источников для истории названного Димитрия»[383]. Во введении к изданию сочинения Маржерета 2007 года также отмечается, что автор — «заинтересованный наблюдатель жизни российского общества и государства, человек цепкого и многофокусного взгляда, системного мышления, лишённый, конечно же не целиком, но во многом, резко выраженных конфессиональных и культурно-цивилизационных пристрастий»[384]. Такая ситуация наблюдается в целом при анализе взгляда иностранцев: «большое видится на расстоянии», взгляд со стороны всегда объективнее, — это убеждение сформировалось как в исторической науке, так и массовом историческом сознании.

В результате получилось, что на зачастую мифических утверждениях Герберштейна и других иностранных авторов строилась историческая наука. При этом не учитывался тот факт, что образ России, созданный Герберштейном и его последователями, был адресован и доступен прежде всего людям одной с ним культуры[385]. Как показало время, этот образ стал понятным и близким не только современникам Герберштейна, но и последующим поколениям европейцев, поскольку со времён его путешествия образ нашей страны в целом сохранился в том же виде. Россия меняется, а базовые представления о ней — нет.

Ливонская война и формирование негативного образа России в Европе

Итак, постепенно взгляд на Московскую Русь и московитов начинает меняться. В представлениях Запада Русь оказывается всё ближе к Азии, а её обитатели — к татарам и варварам. На протяжении XVI и XVII веков европейцы продолжали относить Московию почти к той же чужеродной и азиатской категории, что и турок-османов[386]. Для утверждения такого яркого негативного образа европейской культуре требовалось масштабное событие, а именно прямое и продолжительное военное столкновение с Западом[387]. Таким столкновением стала Ливонская война (1558–1583), которую современные историки порой именуют первой войной России и Европы[388]. Война с Ливонией и Великим княжеством Литовским переросла в войну с Польшей, Швецией и Данией. Как отмечает А.И. Филюшкин, начиная с Ливонской войны «идея об имманентной враждебности „азиатской страны" России цивилизованной Европе стала одной из главных апорий европейской исторической памяти»[389].

Ливонская война вызвала к жизни параллель, которая не потеряла своей актуальности и в дальнейшем. Суть её сводится к тому, что, подобно готам, которых не остановила даже мощь Римской империи, русские тоже идут с Севера. Ватикан был обеспокоен, что победа в Ливонской войне могла привести к господству Московской Руси в Прибалтике и даже за её пределами. Спустя двадцать лет Ватикан предполагал, что польско-литовские короли должны создать наружный крепостной вал Европы, который мог бы остановить всех московитов и татар[390].